Критика цинического разума

Когда доктор Фауст увидел, что годы, оговоренные в его договоре с дья­волом, с каждым днем подходят к концу, он начал вести непристойную и эпи­курейскую жизнь, и были призваны к нему семь сатанинских суккубов

t, и со всеми он сожительствовал... Ведь он странствовал духом своим по многим королевствам, чтобы увидеть женщин разного образа. Из них он обрел семе­рых: двух голландок, одну венгерку, одну англичанку, двух швабок и одну женщину из Шранконии *, которые были самыми отъявленными в своих стра­нах. С этими сатанинскими женщинами он занимался непотребством до самого своего конца (Deutsche Wksbiicher / Hg. v. C. Conrady. Hamburg, 1968. S. 133).

После этого не остается никаких сомнений в том, что «жизнь во Зле», или, иначе, жизнь непотребная и эпикурейская (разумеется, по смыслу можно называть ее и «кинической жизнью»), стоит того, если в ней можно испытать то, что давно хотелось бы испытать, да не было смелости. Кто же так легко решится пойти к черту? Почти не таясь от цензуры, народная книга о докторе Фаусте повествует о том, как интересно и приятно было бы самому попытаться как-нибудь влезть в шкуру черта; с точки зрения метафизики это про­цесс драматичный, потому что только так, вначале в фантазиях, а затем и реально, становится возможной интеграция с другой сторо­ной, или, иными словами, преодоление дуализма^. В соответствии с

этой моральной схемой строятся многие повествования, относящие­ся к началу Нового времени. Народная книга проводит волнующий эксперимент, придавая «подлинно» Злому некое Я, взятое от наше­го Я; она пробует перенестись в воображении в Эго черта. Само собой, все эти истории еще должны иметь плохой конец, и «черт-на-пробу», который изведал все то, чего не дозволено христианину (в сфере магической, кулинарной, сексуальной, туристической и тео­ретической), должен понести в конце образцово-показательное нака­зание. «Итак, тот, кто творит зло, умирает». Пассаж в духе класси­ческого цинизма встречается в народной книге о Фаусте в том месте, где Дьявол со злорадством обращается к бедному доктору с сатири­ческой речью, прежде чем явятся злые духи, чтобы растерзать его:

Поэтому, дорогой мой Фауст, не так-то хорошо кушать вишни с важным господином и с дьяволом: они имеют дурную привычку швырять тебе в лицо черенки, как ты теперь убедился; из-за этого ты зашел чересчур далеко и теперь хлебнешь с шила патоки... Высоко ты занесся, но лошадка твоя тебя скинула...

...Посмотри, был ты славно сотворенным созданием, но и от роз, если долго их таскать в руках да нюхать, ничего не останется. Пришла пора распла­титься: съел хлеб — спой теперь и песенку. Не все коту масленица, будет и великий пост; назвался груздем — полезай в кузов; у жареной колбаски — два кончика; по чертову льду гладко не походишь. Повадки у тебя были сквер­ные, но и я не лыком шит, так что кошка мышку не упустит. Остро точишь — выщербишь; пока ложка новая, повару есть в ней нужда, а как станет старой, так он и плевать на нее хотел, тут ей и конец. Разве с тобой не так же? Ведь и ты был новой ложкой у черта-повара... Пусть поучение мое и память обо мне западут тебе прямо в душу, хоть она уже и пропащая. Негоже тебе доверять черту, ведь он, Божья обезьяна, обманщик и душегубец... Коль хозяин глуп, черта в гости ему звать не стоит. Раз пошел на танцы, надо было помнить об этом больше, чем о парочке красных башмаков. Если б ты имел пред глазами Бога да довольствовался теми дарами, которые тебе даны, то не позволил бы втянуть себя в эти пляски, да не поддался бы так легко черту, и не поверил бы так легко в него; ведь тот, кто легко верит, бывает скоро обманут. А сейчас черт утрет пасть да и пойдет себе: ты поручился своей собственной кровью, а кто поручился, тот и платит сполна. Ты, должно быть, слыхал такое, да в одно ухо тебе влетело, а в другое вылетело (S. 137—138).

Прямо-таки образцовый текст для тех, кто хочет поупражнять-ся в циническом остроумии. Читая эти поговорки, так и представля­ешь себе, как довольно потирает руки консервативный человеческий рассудок. Ведь мы сразу же понимаем: это говорит не дьявол; ни один независимый дух не стал бы говорить такие речи; нет, это гово­рит пришедший в беспокойство человеческий ум, который завершил свою фаустовскую экскурсию и теперь с таким великолепным сар­казмом пытается принизить себя самого, уговаривая себя вновь спу­ститься на уровень обывательской морали. Комичным образом черт принимает здесь позу моралиста, укоряя беднягу доктора и настав­ляя его, как он, собственно, должен был вести себя: быть честным, порядочным, быть конформистом, угодным Богу. В высшей степе­ни примечательно главное предостережение: Фауст призывается к большей недоверчивости. Такова кульминация этой моральной про-