Критика цинического разума

поведи, в которой «злой дух докучает опечаленному Фаусту насмеш­ливыми, полными шуток речами и поговорками». Это обращение является циничным в самом что ни на есть современном смысле, потому что оно представляет собой лукавое восстановление мораль­ных требований тем субъектом, о ком прекрасно известно, что он принципиально станет нарушать их. Этот монолог черта представ­ляет собой, вероятно, вообще первый образчик господского цинизма в Новое время: именно те господа, с которыми не так-то хорошо кушать вишни, таким образом как раз и швыряют в лицо черенки от них. После нашего фаустовского эксперимента структура опровер­гающей самое себя императивистской морали предстает как на ладо­ни: мораль — это мошенничество, но тем не менее должна же быть мораль, не так ли? Поэтому нужно позаботиться о том, чтобы все дело кончилось плохо. В народной книге доктора разорвали на кус­ки злобные духи, мозг его и кровь разбрызганы по стенам и потолку, а растерзанный труп брошен на помойке. (Неужели черт сотрудни­чает с психопатами, фашистами и извращенцами?) Создается впе­чатление, что Фауст наказан во сто крат ужаснее, чем нагрешил. Он заплатил столь пугающую цену за то, что на протяжении 24 лет — таков был срок договора — имел право жить по ту сторону добра и зла, в мире, в котором был преодолен дуализм и было разрешено все то, что свойственно живому*. При распаде своем старый метафизи­ческий дуализм обнаруживает всю свою патогенную энергию.

Видение дьявольского, которое обитает в людях, следователь­но, тесно соприкасается с киническим феноменом. Не дуалистичес­кое разделение добра и зла, света и тьмы само по себе

создает то великое противоречие, благодаря которому силен дьявол; скорее, к этому должно присоединиться постижение того, что «злая сторона» полна интенсивной субъективности, то есть намерений, сознатель­ного, планов. Собственно, Оно уже превратилось в Я. Этот диагноз имеет далеко идущие последствия. Ведь он позволяет объединять философское описание определенной метафизической формы созна­ния в состоянии кризиса с психологическим описанием паранойи. Кризис начался из-за того, что Зло постепенно стало мыслимо как собственное Я; различие начинает исчезать *. Возникает угроза раз­рушения под воздействием наружного давления. И только под вли­янием этой угрозы отщепление Оно-Низа-Зла, которое в то же время обладает своим Я, приводит к мощнейшему взрыву, направленному вовне. Начиная с этого момента понятие «черт» впервые может при­меняться к тем людям, которые живут среди нас, но все же являют­ся «иными» (еретики, маги, гомосексуалисты, евреи, умные жен­щины...). Ожесточенная оборона предполагает своим условием то, что обороняющийся терзаем смутным подозрением, что он мог бы быть таким же, «как те, которые там». На постижении этого меха­низма основано наблюдение Паскаля: люди, желающие разыгрывать из себя ангела, легко становятся чертом, точнее говоря, таким чертом,

осушение моря бессознательного, установление контроля со сторо­ны Я над доныне существовавшим внутренним He-Я (Оно). При этом не стоит столь сильно подчеркивать функцию господства Я или контроля со стороны Я; ведь на самом деле «снятие», «преодо­ление» Оно в Я прежде всего предполагает в качестве своей предпо­сылки прямую противоположность господству Я, а именно ради­кальное и безусловное признание Оно. При психоаналитических лечебных сеансах, которые оказываются плодотворными (есть, как известно, и иные), дело неизбежно доходит до «выныривания» Оно, вплоть до того, что Я может быть просто смыто волной ранее отде­ленных от него сил. Следовательно, нельзя и далее не видеть того, что Оно принадлежит моему Я, пусть даже и не тому моему старо­му Я, которое отличает контроль и вытеснение; при этом вызывает­ся к жизни новое Я, которое становится более продвинутым, более живым, более динамичным благодаря воздействию на него со сторо­ны открытого и исследованного теперь пространства Оно; новое Я, которое учится искусству жить со всей своей историей, с тяжким грузом всех своих травм и со всеми своими безумными вывертами *. Исцеление предполагает своим условием признание Оно в качестве заданных условий и жизненной основы для выросшего, взрослого Я. Там, где это произойдет, параноидная структура, воинственная полемика против Оно, закончится сама собой. Таким образом, во фрейдовской терминологии можно найти сущее благодеяние для философии: Оно с самого начала мыслится как

собственное и как еще-бессознательное, еще-не-осознанное, a priori

спроектированное в расчете на способность моего Я в один прекрасный день пролить свет во тьму. Не будем спорить, что это такое — переряженный рационализм или тайное гегельянство. Суть дела не в том, чтобы теперь Я стало безраздельным «хозяином в собственном доме»; ско­рее, речь идет о шансе научить «духов дома»* жить в мире с нами под одной крышей.

2. Метаполемика: к обоснованию европейских диалектик в полемике и ритмике