Но если, следовательно, в споре между диалектикой и анализом — сообразно известному закону триады — должна родиться, как синтез, истина более высокого порядка, которая окажется «снятием» как «момента истины» диалектики, так и «момента истины» анализа, то этой истине более высокого порядка пришлось бы преодолеть те аспекты диалектики, которые с незапамятных времен явно провоцировали возникновение противоположной ей позиции. Итак, в диалектике, поскольку она приходит к позиции, которая оспаривается и отвергается, есть какой-то ложный момент, в противном случае была бы невозможна хроническая полемика анализа против диалектики. Природа этого «ложного момента» в диалектике и есть, в принципе, то, что, после избавления от всех недоразумений, остается наследством диалектики.
Следовательно, вопрос стоит так: что же не в порядке с диалектикой, где в ней не сходятся концы с концами? * Почему это учение о споре оспаривается? Почему такое сопротивление вызывает «теория», которая ведет речь — хотелось бы признать это с полнейшим реализмом — о таких предметах, как конфликт, противоречие, история, развитие, становление? Разве открытие и разработка таких «тем» для философии не представляет собой в любом случае неоспоримого достижения, которое, будучи однажды обретено, может стать мерой для поверки каждой серьезной теории конкуренции? Разве нельзя расценивать как достижение, что теория реальности дошла
до того, что не только спорит с другими теориями об истине, но и размышляет еще о споре как таковом — как необходимой предпосылке для обретения истины?
Однако именно здесь и начинается дилемма диалектики. Реплика представителей анализа может звучать так: вы ведете речь о споре. Хорошо. Но что под этим подразумевается? Ваша диалектика имеет в виду искусство вести духовный спор и вырастает из постижения того, что иногда и в самом деле в ходе энергичной антитетической дискуссии вырабатываются познания более высокого уровня, чем те тезисы, с которыми оппоненты вступили в диалог. Если имеется в виду именно это, то мы все — диалектики, по крайней мере в отношении тех вещей, о которых
ей бесспорно удалось вторгнуться в сферу онтологии, она пытается совершить насильственный переворот и овладеть всем сущим как своей вотчиной. Она тем самым превращает космос во всеохватывающий «диалектический процесс» — так, будто он есть не что иное, как противоречивый феномен, который в своем полном драматической борьбы самодвижении беспрестанно заставляет сам себя развиваться.