Кровь драконов

Они мчались прямо, как стрелы, не следуя изгибам речного русла. Рассвет наступил для них раньше, чем для вражеских кораблей. Высокие деревья, росшие стеной вдоль реки Дождевых чащоб, заслоняли первые лучи солнца. Драконы проносились над самыми кронами, ощущая, как солнечное тепло придает подвижность их усталым крыльям, а потом, когда деревья сменились открытым речным пространством, они увидели своих врагов.

— Отмщение, о мои прекрасные сородичи! Мы принесем им смерть — смерть настолько ослепительную, что они умрут, восхваляя нас! Уничтожим их! Потопим их корабли! — Трубный глас Кало, полный боевой ярости, разнесся по мертвенно-серому небу.

Рапскаль громко захохотал:

— О нет, могучий дракон! Ни к чему разрушать суда, которые могут оказаться столь полезными. Умереть должны только коварные убийцы. Оставьте в живых достаточно матросов, чтобы они отвезли нашу добычу домой! Некоторым мы позволим жить в качестве слуг: пусть пашут землю и разводят для нас коров и овец! За других мы потребуем выкуп! А сейчас наполните их сердца ужасом!

Чешуя юного Старшего блестела алым в лучах утреннего солнца, а его сине-золотое одеяние развевалось на ветру, будто знамя. Он запел гортанную песню на древнем наречии, и Синтара обнаружила, что помнит ее по давним временам. Когда в конце куплета Рапскаль замолчал, переводя дух, драконы хором затрубили. Ее сердце переполнилось яростью и наслаждением от собственного могущества. Они подлетели к обреченным судам и, снизившись, пронеслись над ними.

Корабли закачались под бешеным ветром, поднятым их крыльями. Те из людишек, кто успел сделать выстрел из лука, могли видеть, как их жалкие стрелы болтает и крутит драконья буря. Листья и ветки с ближайших деревьев с шелестом посыпались вниз, и даже река покрылась сильной рябью. Геста отшвырнуло на стену рубки.

— Мы все здесь умрем! — крикнул он в панике.

Вот сейчас драконы повернут и пролетят над ними еще ниже. Однако опасаться следует не ветра: яд, которым эти существа их обольют, заставит любой ураган показаться легким бризом. Даже одной капли будет достаточно, чтобы убить человека: кислота проест одежду, плоть и кости, отравит воду и землю. Если драконы выдохнут его в форме тумана, то от людей останутся только размякшие обломки и дымящиеся кости.

И Гест страшно завопил, четко представив себе эту картину.

— Уходим с кораблей! Прячемся под деревьями! — отдал кто-то приказ, и толпа перепуганных людей торопливо бросилась его выполнять.

Из закрытых люков раздались крики ужаса, но Гест мог думать только о себе. Бежать — вот единственная надежда выжить. Он кинулся к борту и спрыгнул в тучи брызг, поднятых матросами. Ему повезло хотя бы в том, что их корабль стоял ближе к берегу. Вода, холодная и жалящая, сомкнулась у него над головой. Гест крепко зажмурился и, вынырнув, забарахтался — слепо, наугад, так и не осмелившись открыть глаза, пока не ощутил под ногами скользкий прибрежный ил. Тогда он быстро заморгал: вода немного пощипала и замутила ему глаза. В следующее мгновение он уже вылезал на глинистый, поросший тростником берег.

Гест оказался на суше одним из первых. Позади него царил настоящий хаос. Люди попрыгали кто куда — некоторые в сторону стремнины, где их подхватило сильным течением. Другие оказались между корпусами двух кораблей, наполовину ослепшие и ошеломленные холодной водой и страхом. Они завыли и заорали, когда драконы снова пронеслись над ними. Поднятый мощными крыльями ветер раскачивал корабли, и крики идущих ко дну заглохли в рвущем барабанные перепонки реве. Гест был оглушен: он зашатался, зажимая уши. А потом внезапно полностью осознал величие и мощь драконов и пал на колени, рыдая от мысли, что посмел выступить против этих великолепных существ. Остальные делали то же самое: молили о прощении и обещали до конца дней оставаться их рабами, если только их пощадят. Люди падали ниц или распластывались в грязи. Гест выпрямился, воздев руки к небу, и неожиданно сообразил, что выкрикивает хвалы драконьей красоте, — а эти гигантские существа внезапно повернули обратно. Он понимал с полной определенностью две вещи: во-первых, сейчас их убьют; а во-вторых — и это было абсолютно, просто кристально ясно, — все его мысли и чувства принадлежат не ему.

«Я сплю, — сказал он себе. — И в этом странном сне я делаю и говорю то, чего никогда не стал бы делать или говорить наяву. Здесь нет ничего моего. Это чья-то чужая воля».

А потом драконы снизились, спикировали на корабли — и любые связные мысли вообще исчезли.