Малта стиснула руку Рэйна. Она ощущала, как напряжены мышцы мужа, и понимала, насколько ему трудно. Супруги столько дней с нетерпением ждали, чтобы драконы наконец поговорили с ними, — но, похоже, те могли утверждать только одно: Фрон должен умереть. Неужели они проделали столь долгий и опасный путь, чтобы услышать то, чего так боялись с самого рождения малыша? Малта посмотрела на личико младенца. Ее сын был закутан в одеяние Старших, которое должно было защищать его от холода и сырости, — однако даже сейчас ему было зябко. Драконья чешуя Фрона ярко очерчивала его брови и нос, а человеческая плоть под ней имела блекло-серый оттенок. А до чего бедняжка исхудал! Ручонка, выпроставшаяся из-под одеяльца и сжавшая ее палец, напоминала когтистую птичью лапку, а не пухленькие пальчики младенца. Боль, гораздо более острая, чем любое телесное страдание, пронизывала Малту всякий раз, когда она смотрела на сына. Этот кроха за всю свою коротенькую жизнь не знал ни секунды покоя.
Тем временем Элис заговорила:
— Уже много поколений жители Дождевых чащоб теряют своих детей, поскольку те рождаются не такими, как все. У выживших проявляются некоторые черты Старших — нечто подобное мы видим и на древних гобеленах, но позже эти младенцы тоже умирают. Торговцы считают подобную участь платой за обитание в Дождевых чащобах. Однако там нет драконов, которые могли бы обрекать детей на такие изменения. Мудрый Меркор, объясни, почему они болеют и страдают?
Золотой дракон вскинул голову и посмотрел куда-то вдаль. Был ли он погружен в размышления или просто хотел, чтобы жалкие людишки отстали от него, позволив уже подняться в воздух и вернуться к охоте?
Наконец он неторопливо произнес:
— Люди подвержены влиянию драконов. Прежде мы намеренно меняли некоторых из вас, чтобы превратить в своих спутников и слуг. Человеческая жизнь была настолько короткой, что нам почти никогда не удавалось достигнуть своей цели. И потому мы допускали изменения лишь у тех, кто больше других подходил для нас самих. Но вскоре люди поняли, что любой контакт с драконами и со всеми предметами, связанными с ними, может изменить любого человека до неузнаваемости, причем не всегда благотворно. Тогда те, кто искренне мечтал приблизиться к драконам, создали эти города и полностью их обустроили. Старшие обитали рядом с нами и наслаждались служением нам. Они ценили свой новый облик. А те, кто не желал перемен, заходили в наши города крайне редко, поскольку знали, чем это может грозить. Здесь, в Кельсингре, жили Старшие. Обычные люди обосновались на дальнем берегу реки. Были и те, кто предпочел пасти скот или разбивать сады на этом берегу, но вдали от пронизанных Серебром каменных стен Кельсингры. Об опасности было известно каждому. Кое-кто шел на такой риск, но делал это по доброй воле. Мы никогда не вредили людям намеренно.
Малте показалось, что, рассказывая все это, золотой дракон призвал на помощь заключенные в камнях воспоминания. Она была заворожена: ясно видела и слышала то, о чем повествовал Меркор. В мгновение ока она очутилась на площади, запруженной народом. Горожане оживленно беседовали, наслаждаясь весенним солнцем. Старший в серебряных перчатках, на пальцах которого повисли три искусно сделанные марионетки, что-то прокричал трем стройным женщинам, державшим в руках сверкающие трубы. Вот одна из них поднесла музыкальный инструмент к губам и залихватски просвистела ему ответ, развеселив прохожих. Сквозь толпу Старших неспешно прошествовал фиолетовый дракон с серебряным узором на крыльях. Он был облачен в изящную золотистую сбрую, покрытую тысячами крошечных круглых бубенцов. Люди расступались перед ним, и многие Старшие выкрикивали приветствия или отвешивали поклоны, когда дракон проходил мимо них. Бубенцы издавали мелодичный нежный звон. Был ли то предок Меркора? Великолепная сцена изобилия и процветания поблекла — и Малта снова перенеслась в настоящее. Она поежилась от ветра и продолжила слушать золотого самца.