Кровавый жемчуг

Он увидел свет – один из конных высек огонь и запалил факел. Это Богдана обрадовало – теперь он мог все увидеть, его же в темноте бы не разглядели.

– Ну, так где же твоя харя? – донесся голос.

– Да погоди ты! Тут она должна быть, тут… Посторонись!

Богдан тоже услышал, что к Москве кто-то едет, но эти двое – раньше. Они пропустили пятерых всадников, пропустил их и Богдаш. После чего он, пользуясь шумом, подкрался совсем близко, а к тому времени и харя обнаружилась.

– Да вот же она! Выше гляди!

– Ишь ты! Как живая!

– Вот тут нам надобно по тропке с полсотни шагов проехать – и будет поляна. Давай-ка, сворачивай… А на поляне уж я тебя научу…

Богдаш хотел было и в лес углубиться за ними следом, но тут со стороны Москвы раздался шумок. Вроде и ехали конные, да как-то странно. Он решил малость обождать – и дождался троих.

– Вон, вон… – шептал первый. – Да вон же…

По тому лишь, что нашлись умалишенные, разговаривающие в ночном лесу шепотом, Богдан и понял, кто таковы.

– А харя?

– А черт ее знает…

Свет от факела слабенько пробивался сквозь листву. Трое, не найдя тропинки, послали коней сквозь кусты. Затрещали ветки.

Богдаш почесал в затылке – странные дела творились в лесу! Понять бы еще, куда Озорной, Семейка и Данилка запропали. Говорила же кума – куманек неподалеку… Уж не там ли, на полянке?

Он тоже пошел на свет, и шел тихонько, пока бережение имело смысл. Ибо, когда поднимается крик и ор, треск сучьев уже мало кого беспокоит!

На поляне Богдаш обнаружил такое зрелище.

Стоял, высоко подняв факел, тот худой мужик с рожей топором, который нес лопаты. У ног его валялся другой – тот, с которым была условлена встреча у церкви. Факелом мужик освещал лицо отчаянной девки, и она почему-то не кидалась выцарапывать наглецу глаза, а ругалась на зависть иному московскому извозчику.

Очень скоро Богдаш понял причину ее бездействия. За спиной факелоносца стояли два человека, и один держал на упоре пищаль, а другой двумя руками – пистоль. Оба дула глядели девке в грудь, она же заслоняла собой своих юных товарищей, белобрысого и того, что малость постарше.

– Попалась! Вот уж не думал, когда ловушку ставил! – восклицал мужик с факелом. – Хабар-то, хабар! И кони, и недруги! Двух коней взять хотели – пятерых взяли! Да и кто привел-то! Настасья-гудошница привела! Так что же нам с тобой, девка, делать? Тут кончать или куда подальше завести?

– Коли меня с моими кончишь, убийца, то за меня есть кому расплатиться! – крикнула она. – Знают добрые люди, что я с тобой разбираться отправилась! Не дадут тебе жить на Москве!

– Да на что мне твоя Москва? Я коней-то набираю, чтобы от Москвы прочь податься!

– Кладом дураков заманиваешь ради коней, убийца! Цена тому коню – два рубля! И двух рублей-то у тебя нет, у убогого! – издевалась Настасья. – Ну, что ж ты своим псам стрелять не велишь? Коней-то заполучил – а свидетели не надобны!

Кабы знал Богдан, что ждут его такие дела, оседлал бы коня не простым седельцем, а таким, которое брал для долгой и опасной дороги, с ольстрами по обе стороны, куда вставить дулом вниз пистоли.

А еще пожалел он, что нет у него на поясе персидского джида с тремя джеридами. Как раз бы хорошо они один за другим сейчас полетели – и в сердце, и в другое сердце, и в третье!.. Он дал себе слово, что с ближайших денег купит в саадачном ряду джид и будет носить при себе неотлучно.

– Тут у тебя, поди, уж свое кладбище на поляне… – продолжала было Настасья.

Вдруг над лесом поплыло гулкое звучное «А-ам-м-м-ми-и-инь!».

– Это что еще за молебен? – удивился Гвоздь.

Богдаш неожиданно для себя улыбнулся. Из всех, у кого такая мощная глотка, только один человек может в такое время суток оказаться посреди леса на Троицкой дороге.

Судя по тому, откуда прилетел голос, товарищи забрались еще дальше от Москвы, чем Гвоздь с Третьяком и все, кто за ними тайно ехал. Но ненамного!

– А это мои дружки мне знак подают! – отвечала Настасья. – Сейчас тут будут! Не уйдешь, Гвоздь! Справлю я по Юрашке знатную панихиду!

– Ну, не все ж мне убивать! – глумливо заметил Гвоздь. – Я вон весной боярина Буйносова от смерти спас! Как тебе это?

– Ты? Боярина? А боярин, поди, и не ведает! – возмущенно крикнула Настасья.

– Не ведает, – согласился Гвоздь. – Спасибо тому дураку ключнику, что вздумал своего боярина извести – мне с той дури добро перепало. Кабы не он, выблядок, – мы бы тут не стояли. Он-то, дурная башка, прознал, что на Троицкой дороге клад под медвежьей харей схоронен, и решил тайно своего боярина выманить тот клад брать, да в лесу его и оставить зверью на корм. А раз поедут за кладом тайно, то он досветла воротится, никто на него и не подумает! Пропал боярин и пропал! И харей было запасся, да я его опередил. Вон она – на обочине, на сосенке! И боярин уцелел, и я – при конях!

– И дурак в могиле!.. – подхватила Настасья.