Кружевные закаты

Лежа на своей узкой чистой постели и от слабого блеска свечей видя лакированный пол без малейшей грязи, Янина ломала голову над феноменом отношений Дмитрия, Анны и Николая, и не могла вникнуть в самую суть, в конце концов разозлившись и решив забыть обо всех. Видно, есть люди, намеренно губящие себя, а потом всю жизнь страдающие и молящие о жалости. Согласилась бы она быть любовницей Литвинова всю жизнь? Всю жизнь на вторых ролях, тенью расплачиваясь за счастье конечной любви? Этот вопрос горой вырос перед расчищающимся горизонтом, постепенно подавая ей надежду. В сущности, самое сокровенное в Янине протестовало против такого зависимого униженного положения. И в то же время… было в этом не только нечто привлекательное, но и обособленное, как будто, согласившись на порочную в глазах общества связь, она тут же возвышалась над теми, кто соблюдал все каноны, познавая нечто неведомое им.

«Почему любовь требует так много и одновременно разрастается на столь малом?»

В тот же момент Анна, не раздеваясь даже после прогулки и зашипев на горничную, когда та сделал робкую попытку помочь ей отойти ко сну, восседала на кровати, трогая руками свое небольшое лицо. Мизинцы ее тонких не слишком длинных пальцев просачивались через приоткрытый рот и касались зубов. Так сидела она уже битый час и в каком-то забытье пыталась понять, хорошо ли поступила сегодня на площади… И не могла, мысли ускользали, отскакивали от нее. Анна медленно разделась, будто была тяжело больна или безмерно устала.

Одна она лежала в огромной пустой комнате, и холод от окна постепенно забирался под оделяло, теребя ее пальцы. Николай, ни словом ни взглядом не перекинувшись с ней, улегся спать в кабинете на кожаном диване, что часто происходило у них теперь, потому что он не хотел входить в ее святилище и видеть отторжение, вызванное… Не его поведением. Поначалу он казнился, считал, что корень проблем зарыт в нем… Теперь он обозлился настолько, что видеть не желал Анну. В голове Анны стучали недавно слышимые вальсы и беспросветная мысль о собственном лютом одиночестве, которое слегка только утоляли, но не могли заглушить вырванные встречи с Дмитрием. Это сжигало и тянуло изнури, и не было в мире чувства более тягуче-тоскливого, одновременно прекрасного и отвратительного.

34

Решение Янины поговорить с сестрой не поколебал даже страх, что Анна догадается об истинной причине – заботе о Николае и воспримет ее вмешательство как очередное нравоучение. Янина чувствовала, как Анна относится к советам сестры, желающей ей только лучшего. Если и было в этом какое-то неосознанное превосходство, то нежелательное самой Яниной и уж точно не злое.

Яня не так явно, как окружающие, но все же ощутимо раскрывалась подобно бутону навстречу главной человеческой отраде – любви, в какой бы манере она ни была выражена, чем бы не измерялась. Все остальное она чтила как выверт, фальшь, болезнь. В основе всего любовь, как ты ни крути, она признавала это даже вопреки поломанному детству и неудачам на любовном фронте. Любовь к чему угодно. Но Янина, испытывающая темный страх из-за собственной неустроенности и прогрессирующее одиночество, позволила сестре отдалиться. И в какой-то мере она опасалась говорить с Анной, потому что боялась потерять ее.

Янина как бы невзначай встретила Анну на втором этаже возле лестницы, и, улыбаясь, спросила:

– Как тебе вчерашний день?

И тут же мысленно отвесила себе затрещину. Что за кривое вступление? Анна же удивленно повернулась к сестре, с которой в последнее время перебрасывалась бытовыми фразами по необходимости и разучилась уже понимать, что та хочет. В сущности, теперь Анне это было вовсе безразлично. Когда-то она думала о судьбе сестры и других близких… Смерть отца не отразилась на ней никоим образом. Со временем она словно покрывалась корочкой безразличия и предоставления окружающим права самим решать свои затруднения. Колкости Анны по отношению к домашним стали чаще и проскальзывали как-то сами по себе, не успевая даже осознаться особой, которая их озвучивала. Перед праздниками по обычаю Яня бегала вся в мыле, а Анна прихорашивалась или занимала гостей.

– Мне не понять, с чего Николенька взял, что мы с Дмитрием… – тихо оборонила Анна, исследуя будто реакцию сестры и едва ли не вкушая ее.

Янина внимательно смотрела на Анну и ничего не отвечала.

– Аня, не только он уже распознал, что к чему.

Анна даже не испугалась этих слов, преисполнившись мрачной непонятливой упертости. Она будто хотела услышать порицание, чтобы напасть на сестру. Но та лишь грустно смотрела на нее, отчего Анна смешалась. Против искреннего сочувствия она пока не научилась подбирать оружие. Анна боялась реакции Яни, когда все раскроется, была уверена, что та начнет кудахтать и осуждать. А та думала лишь: «Бедная!» и «Каков мерзавец».

– И что же? Начнешь теперь предостерегать или читать мораль? Именно для этого ты, наконец, разомкнула уста со мной…

– Ты мне не чужая… И потом, я вела себя с тобой так же, как ты со мной. Ты не можешь ставить мне это в упрек.