Кружевные закаты

«Можно ли позволять так обращаться с собой?» – с нарастающим отторжением самой себя и всех вокруг подумала она, сидя в санях с теми же людьми, которые так лихо мчались сюда сегодня, рассчитывая на праздник. Сдирая свою гордость об упертость сестры и досадуя на нее, она упорно не смотрела на Анну. Та же была просто ошарашена всем произошедшим. «Я скрежещу зубами на Аню, что она так отторгает мужа, а сама цепляется за этого Митю… Ничуть не скрываясь даже. Видно, считает свое чувство священнее земных оков. И сама, досадуя, поступаю так же с Николаем». Но она не особенно расстраивалась из-за этого, потому что понимала, что едва ли решится открыть ему свое сердце, да и, решась даже, не добьется ничего… Но Янина лукавила, ведь в последнее время начала ловить в его ответных взглядах нечто новое, и опасалась интерпретировать это как знак одобрения. Не хотелось ей быть в числе барышень, которые хвастаются победой задолго до ее совершения. Тем более не хотелось интерпретировать обыкновенное родственно-дружеское участие как проявление более глубоких и снедающих чувств.

Это новое подчас заполняло все ее существо, пухло внутри, разрасталось, захлестывало. Порой казалось, что это единственное, что имеет смысл и подчинение высшей никому неведомой цели. Но проходило время, и повседневные заботы затмевали самое желанное. Если бы Янина маялась целыми днями, как Анна, она не сомневалась, что сошла бы с ума и проводила в срывах и истериках ночи напролет.

Невесомая ласка ее измененного и непривычно испуганного взгляда резанула тогда Николая по глазам. И теперь в спокойствии молчания Литвинов впервые пришел к мысли, что она, в общем-то, женщина, и может хотеть всего, чего желает обыкновенная представительница ее пола. Странной показалась ему эта мысль, даже оттолкнула, вызвала некую брезгливость. Можно ли думать о сестре своей жены, как об объекте мыслей определенного рода?

Янина начала чувствовать в Литвинове мужчину, самца, ловца сегодня, что только добавило ему высоты в ее глазах… Николай едва ли мог пропустить это, против воли инстинктивно расправляясь, кожей отвечая на восхищение и одобрение. При том, что как раз на нее он не старался производить подобное лестное для любого мужчины впечатление.

Янина поражалась, что Анна упускает это из виду, задыхаясь по Дмитрию, приятному, конечно, но… Незрелый неоформленный облик Дмитрия, в очередной раз представший перед Яниной, рядом с вызревшим Николаем смотрелся попросту жалко! Янина не могла понять Анны, потому что не видела Николая, когда они оставались наедине. То был совершенно другой человек. Окружающим он не доверял, никому не жаловался и ни с кем не советовался, предпочитая обсуждать жену лишь с ней самой… Однако Анне этого не хотелось.

– Как вы считаете, Янина Александровна, я должен послать письмо Мартынову прямо сейчас? – рассеянно и насуплено спросил Николай, когда они, сойдя с саней, шли к дому, далеко впереди оставив Анну, ни словом не перекинувшуюся с ними за все время пути.

– Какое письмо? – насторожилась Янина.

– С вызовом.

– Господи… Неужто вы правда…

– Да.

– Но это… Он того не стоит! – взмолилась Янина.

– Не стоит вам обговаривать это. Я его оскорбил, я его и вызову. Не дам ему наслаждения сделать это первым.

– Почему вы думаете, что он непременно сделает это?

– Сделает… После такого как не сделать? Как бы он не был мне противен, я не могу очернять его и говорить, что он трус.

Янина прекрасно понимала, что пара меняет друг друга, и, если бы Анна избрала другую линию поведения, Ники вел бы себя совсем иначе и был бы доволен. А с Яней он смеялся напропалую и вел себя как мальчишка. Янину подкупляло это, давая преимущество над сестрой и наталкивало на мысли в стиле: «Было бы чудно… Меня он ценит больше». Янина совсем не чувствовала, что очень глубоко в нем, как в человеке, способном подавлять и скрывать истинные свои пристрастия, тлеет огонек раненной гордости от поведения жены и не заживающее потому желание добиться ее.

Анна вопреки ожиданиям сестры не обиделась на Янину. То ли потому, что чувствовала скрытую правдивость ее слов, то ли потому, что не считала женщин соперницами себе. Как и Янина, впрочем. Скорее, женщины для нее вовсе не существовали. Вся боль и вся прелесть жизни исходили от мужчин… Женщин не дали ей ничего, но ничем и не задели, и она не посчитала нужным оскорбляться на сестру. Янина же жалела о своем помутнении и пыталась быть с Анной добрее, чтобы загладить свою бестактность. Несмотря на все Анна оставалась ее милой младшей девочкой. Она могла высказывать ей неудовольствие, но не позволила бы сделать это кому-то постороннему. Кроме Николая разве что.

33