– Но теперь, – продолжала Янина развивать брызжущую соком тему перед отзывчивым слушателем, – мне становится понятно, что лишь по-настоящему цельная личность без замашек к утверждению своей состоятельности за счет унижения женщины, воспитанной аккурат для того, чтобы не захотеть дать отпор, способна соприкасаться с чужой необычностью, черпать ее соки, а не подавлять ее; даст возможность и ей проявлять свои незаурядные качества.
– Вы просто взрослеете. И это прекрасно. Выбираетесь из скорлупы ограниченности и конечности суждений. Они должны быть бесконечны, понимаете?
Янине нравилось, что Николай не поддакивает ей, как она того, возможно, даже хотела, а раскрывает свое видение темы, не топчась на одном месте, как это делал Денис, и одобрительно посмеиваясь над ее речами. Забавно было видеть, как человек, вопреки ее прогнозам не смешавшийся и не замолчавший оттого, что ему попросту нечего было придумать в ответ, спокойно отозвался на затрагиваемую ей тему и озвучил некоторые любопытные вещи. Янина, как некоторые одинокие и неглупые люди, в глубине души была убеждена, что только она способна на делать хитросплетения выводов.
– Понимаю… Возможно, это даже благодаря вам.
– Вот как? Ну, значит, хоть что-то я сделал хорошее.
В тот момент Янина была убеждена, что с таким человеком, как Денис, спокойно, тепло и до тошноты скучно. Порой она тосковала по нему и жалела, что разбилось их будущее от такой ерунды… Отчасти негодовала, что он не объявился и не попытался залатать былое. И, понимая, что происходит это из-за страха и сконфуженности, она озлоблялась на него еще более. До следующего прилива сожалений. Вежливого и ранимого, но мягкотелого мужчину она не могла не презирать несмотря на то, что он полностью удовлетворял ее запросам.
– Теперь я не без разочарования и досады думаю, что многое из того, в чем была свято убеждена, оказалось несостоятельным и разлетелось в прах.
– Но человек ведь ищет стихию, брожение, безбрежное море… Насколько скучно бывает осуществление всех планов и желаний, когда стоишь на краю начала беззаботной жизни и понимаешь вдруг, что, когда шел к цели, был счастливее, потому что старался, мечтал, работал…
Когда-то Николай, как любой мальчишка, мнил себя героем, гусаром. В юности его неземные мечты перетекли в надежду повстречать удивительную девушку… И вкушать с ней нектар жизни. И чем это обернулось? Он не создал ничего, уповая на наслаждение жизнью и пожинания ее плодов… Как и любому обеспеченному с рождения господину, ему не приходилось бороться за существование, делать что-то самому. Управляющие вели дела. Свет был ему противен. Родные почили, детей не родилось, друзья разъехались по стране. Оставшиеся разочаровали донельзя… Он оказался заложником собственного богатства и древнейшей аристократического недуга – бессмысленности и прогнозируемости существования. Иногда он понимал скрытую жажду движения, свойственную Янине. Но она-то могла бороться. За замужество, за признание себя неглупой… Ему не за что было. Николай понимал, что, стоит ему только заговорить о своих скрытых проблемах, она непременно разразится тирадой о том, что ощущение счастья и самодостаточности внутри. И, конечно, будет права, но ему все равно было не по себе, не хотелось открывать себя до последней мысли. Отчасти он боялся обесцениться в ее глазах, отчасти боялся ее саму… уверенную, прямую и надежную. Иногда желудок Николая глодало опасение, что Янина сильнее его как личность. И сознание этого было мучительно.
– Мне не нравилось в закрытых стенах учебного заведения. Нет, я не скучала по родным, но мне претила атмосфера обыденности и отсутствия любимых с детства искр в девушках, что окружали там на каждом шагу. Там было много прекрасных, добрых, умных и милых дворяночек, но с ними было так обыденно… Я ждала и не могла дождаться, когда вырвусь из этих стен, в которых царила атмосфера комфорта, чистоты, нежности, приглушенных тонов, чистых волос и незатейливых бесед с вручением личных секретов подругам… Невыразимой, удушающей женственности, бездеятельности в широком смысле… Я ждала одновременно свободы – как чудно оказаться одной в своей комнате, лучше даже без сестры! С другой стороны, жаждала вдохнуть прелесть уличной суеты, которую вкушала лишь вырываясь домой. К моей нелюбви к нахождению в институте примешивалось еще и отвращение к дурным условиям – нехватке средств и плохому питанию. Да, даже привилегированные сословия терпят такое в закрытых стенах учебных заведений…