– Дорогая моя, во-первых, я не рассуждаю о завышенных материях, а пытаюсь объяснить происходящее со слегка более высокого ракурса, а не только наших чувств… Во-вторых, не тебе высказывать что-то о предательстве и измене… Тебя просто постигло то, что ты вершила сама.
– Но это другое…
– Разве?
Николай молчал, опустив голову. Анна сникла так же и опустилась на стул, понуро глядя в темноту углов. Запал прошел у всех слишком быстро.
– Потребность в любви растет вместе с нами… – протянула Янина, заперев взгляд на тянущих тлеющих углях. – Я тоже думала, что это пустышка, преувеличение… Оказалось, нет. Те, кто отрекается от собственной способности питать глубокие эмоции, ломают свою природу и не дают ей раскрыться. Это сродни пересушенному в печи пирогу, которого еще спасет крем. Не стоит пеленать себя якобы для удобства. Какой бы ни были исход, он от нас зависит, от того, как мы позволяем ближнему к нам относиться. Лучше испытать любовь и обжечься, чем не знать ее вовсе и полу жить лишь в неком пересушенном состоянии.
– Этими экспериментами свою жизнь разрушить можно в погоне за эмоциями… – хрипло отозвалась Анна, противореча своим поступкам суждениями и находя в этом успокоение.
– Яня, ты ли это говоришь? – воскликнул Николай. Ему неловко было обращаться к любовнице при жене, но он сделал над собой усилие. – Не может ли быть так, что вся эта любовь, которую ты не то чтобы допустил… Она не поддается ведь нашему влиянию…
– Любовь можно контролировать, можно убить. Если нет – ты слабохарактерен, и не более.
– Ты лукавишь, – сказал Николай, чувствуя разрастающийся яд в душе от справедливости ее слов на его счет, пусть она и не имела ввиду именно это.
Янина, величественная и убедительная в своей непоколебимости, фыркнула, а Николай, обидевшись, не почел возможным продолжать.
– Отнюдь. Я допустила свою любовь.
Анна не поверила, но продолжала:
– Я лишь хотела сказать, что из-за нее вся жизнь под откос пойдет, если ты и не хотел ее изначально…
– Доводы человека, плывущего по течению.
– Любовь – суть всего. Сущность. Потребность. Созидание. Если она приносит несчастья, она неправильная какая-то. Не с тем человеком.
– Все всегда забывают про власть внешних обстоятельств, – проронила Анна.
На это даже разошедшаяся Янина не нашла, чем обрубить.
– Я никак не возьму в голову, что нам делать теперь… – сказала, наконец, госпожа Литвинова то, что все опасались услышать.
– Время покажет, – отозвалась раздраженная Янина и выскочила из комнаты.
Стасова вспомнила их страдания от двойной жизни. Свой стыд, бессильную злобу друг на друга. Злобу тем более неоправданную, что с самого начала все было предрешено, и оба разумом понимали, что не стоит вовсе начинать. Они не входили в круг людей, которые способны влюбиться ради развлечения, свежести. Николай, прозрев, понял, что, как бы ни нравилась ему сестра Анны, она лишь ей и останется, и его глубочайшей привязанности к жене, которая, видно, и зовется высшей любовью, это не поколеблет.
49
– Мы венчаны, Яня… То, что я позволил совершить, отвратительно, и я не смогу искупить свою вину перед тобой, как бы ни пытался. Но ты должна отпустить.
Янина отвернулась от него и побрела сама не зная куда. Каждый шаг отдавался в голове тяжким гулом. Вот и все. Глупая девчонка, во что бы то ни стало пытающаяся казаться сильной и защищенной. Считала Николая лучшим, честнейшим… А Анна, столько его мучившая, все же дороже. И о ней он заботится в первую очередь. В душе ее ширилась пустота, предательская холодная пустота. Неужели нет в этом мире истинной теплоты, все только грязь, камень и обманчивые грезы? Долг чести и надежду она не прощупала, завернувшись, как шарфом, своей обидой.
Так петляя и смотря лишь себе под ноги, не в силах будто задрать голову кверху, чтобы не обжечь глаза о солнце, Янина прибрела к охотничьему домику, в котором время от времени укрывалась от суеты усадьбы, и без сил присела перед столом внутри. Под руки ей попалась давно забытая недочитанная книга какого-то современного автора. Янина схватила ее и без лишних раздумий, упиваясь моментом, что есть силы метнула в окно. Оно с адским треском раскололось, куски острых стекол посыпались на пол, разлетаясь при соприкасании с ним на еще более мелкие части. Затем Янина села на затертую забрызганную собачьими лапами кровать и воззрилась на собственные руки невидящим свирепым взглядом. Она чувствовала, как все ее лицо горит истовым огнем смертельного разочарования и обиды. Слезы против воли растекались под глазами.
50
На следующий день Янина объявила домочадцам, что отбывает в Петербург на неопределенное время и оставляет их в столь желанном обоим одиночестве. Хотя одиночество это, разумеется, носило относительный характер – каждый дворянин с достатком из-за близкого и подчас навязчивого присутствия слуг ощущал себя подопытным одноклеточным и ничего не мог поделать с этим.