Кружевные закаты

– Вы, видно, плаваете в своем успехе и упиваетесь им. Как это избито, – услышала она из-за спины чей-то низкий голос.

Она с опаской и одновременным интересом обернулась и увидела грозного вида офицера. Без сомнения, они не были представлены. «Что за наглость!» – подумала Анна, но не смогла побороть искушения ответить.

– Успех проявляется, когда тебя любит множество незнакомых людей, а знакомые не спешат, – проронила она.

Его взгляд, внушающий гораздо больше опасений, чем заигрывающие очи Дмитрия, устремился на нее. Анна съежилась, но продолжала смотреть на незнакомца.

– Все так говорят… И в то же время все снова здесь каждый вечер. Вечно.

– Я растворена в этом, расплавлена, рассеяна… И тем не менее я хочу сделать все, чтобы уйти из этой жизни и зажить настоящим, – Анна имела безрассудную наглость ответить честно.

Исполнив долг, Анна повернулась и изумленно поняла, что он ощупывает ее тем самым изучающе – жадным взглядом, который кокеток провоцирует, скромных компрометирует и заставляет поддаться, одновременно распаляет жажду быть оцененной по достоинству и вызывает пренебрежение и страх. Незнакомый человек, она чутьем распознала это, сочетал невозмутимость Николая с беспросветной наглостью Дмитрия. Зазывающий и едва ли не угрожающий взгляд исподлобья не мог понравиться Анне, но тем не менее она продолжала поглядывать в сторону офицера, рдея. Был ли он офицером? Она не разбиралась в чинах.

– Виктор Герасимов, – услышала Литвинова у себя за спиной через минуту после того, как потеряла его из вида.

– Как будто мне есть до этого дело, – отвечала она грубо и вместе с тем удовлетворенно.

При всех своих богатырских замашках этот субъект заинтересовался ей. Анна и представить не могла, что разжигает инстинкт охотника одной этой фразой, звучащей для нее так пусто. Насколько совершенно на молекулярном уровне она понимала, что к чему между ней и мужчиной! К сожалению, разумом Анна не осознавала этого.

– Как вы дурно воспитаны, барышня…

– Я сударыня, если хотите знать, и будь здесь мой муж, он указал бы вам, что запрещено так разглядывать чужих жен, думая, что они не видят.

– Я вовсе не думал, что вы не видите. Тем более, вашего мужа здесь все же нет.

– Какая у вас вызывающая тактика знакомств. Думаю, кто-то находит это соблазнительным, но не я… Вы навязчивы, милостивый государь. Это неприемлемо в приличном обществе.

– Сколько же спеси и надменности! Нечасто здесь встретишь распахнутые страдающие лица, нечасто ошибаешься, – безразлично отозвался Герасимов и удалился так же молниеносно, как возник.

Анна осталась стоять, как громом пораженная. Она привыкла, что мужчины, а уж тем более военные, не сдаются так быстро, ищут ее общества. А не изливают поток бессмыслицы и не исчезают. «Идиот, – подумала Анна, пожав плечами, – если он думает, что произвел впечатление, он заблуждается. Неотесанная деревенщина». Она вздохнула, оправила прическу и, ухватив узкую ножку бокала, изящно приземлилась на диван, думая, как бы не помять огромный бант на своей спине и ожидая выступление живых фигур.

До Виктора, по чужим обнаженным плечам пробирающегося к выходу, чтобы поймать упряжку и бесцельно понестись домой, плюя там в потолок и вспоминая кровавую трясину войны, донесся отчего-то расслабленный смех этой привлекательной непохожей ни на кого девушки. Нюхом он чувствовал, что она сложнее, чем кажется. Но у него не было желания рыться в ней. Все так опротивело в последнее время…

48

Сестра вступила в связь с ее мужем… Ее сестра, ее принципиальная Янина и отзывчивый Николенька! Это было невообразимо, неподобающе, дико… Анна не могла оправиться от ужаса и предательской боли в груди. Она-то считала Литвинова чем-то вроде безобидного пушистого зверька…

Это вскрылось почти сразу после ее увлекательного заезда в столицу к роскоши и блеску. Осколки интереса к мужу и страха потерять то, что ей причитается по праву, не дали госпоже Литвиновой спокойно отвлечься, постепенно доведя до мысли, что пора покончить с мытарствами и осесть с Николаем.

Анна узнала об адюльтере от навязчивых намеков участливой прислуги. Янина не чувствовала вины и подтвердила все без обиняков.

– Если вести себя подобно тебе, всех считать глупее и ниже себя, человечество губителями, и отказываться признавать, что они созидатели тоже… Во всем хорошем мы видим божью благодать и благодарим его за милость… В плохом обвиняем одного лишь человека. Это не только не справедливо, но и не логично, в конце концов! – разразилась она монологом не совсем по затрагиваемой теме. – А вы барахтаетесь в той трясине, в которую вас затянуло узколобое воспитание и боитесь открыть глаза на правду!

– Перестань! – вскричала Анна. – Ты всегда все сводишь к отвлеченным рассуждениям! А то, что вы совершили, называется не иначе, как измена, предательство, – выпалила она с высокопарным видом.

Янина рассмеялась. Как ни опасались обе конфликтовать, нервозность обстановки располагала к этому.