Кружевные закаты

Горько она раскаивалась в том, что так легко отступилась и сдалась, казнила себя, что не как сердобольный человек проявила себя, позволила Федотову уйти и мучиться, и пыталась быть нежнее ради искупления. Только теперь она поняла, что не имела права заставлять Дениса страдать из-за одного своего необдуманного поступка. Все ей вечно было безразлично… Быть может, это породило безразличие и с его стороны. И то, что он вновь и так скоро сблизился с этой стихийной замкнутой девушкой, говорило о каких-то переменах к лучшему. Девушкой привлекательной по своей холодной сути и отталкивающей этим же. Только Николай на правах приближенного знал ее и с другой стороны, он единственный почти добрался до подземного моря в ней. Но, как видно, не так-то она была хороша для него. В воображении Янины Николай опускался до предателя, слепца… И она не желала думать о нем более, сосредоточившись на вящей преданности Дениса. Если она и вынесла что-то из двух прошедших лет, то только святой окрас обыкновенной благодарности, заливающей основу всей взаимодействий.

Внутри Яни будто выжгли все деревни и храмы не враги даже, а сами жители, причем добровольно, дабы не поддаваться больше такой буре и такому горю.

Как-то после ничего не обещающей, но все же зазывающей и настораживающей прогулки по укромным уголкам города Янина с выражением покорности, участия и желания позволила Денису поднести свое лицо к ее, приоткрыв губы. Одновременно она насмехалась и мягко одобряла будто.

53

Прозрачной ноябрьской ночью сестры Стасовы сидели у окна и безмолвно созерцали сочное движение дыма из печных труб окрестных крестьянских домов.

– Уедешь ты от нас, как чувствую, – сказала Анна вроде бы примято и в то же время утверждающе, будто дело решилось и нечего о нем более волноваться.

Янина приподнялась, облокотившись острыми костями рук о подлокотники и с настороженной заботой поднесла худенькое личико сестры к своему жесткому из-за корсета животу. Она приглаживала взглядом распушенные шелковистые волосы своей нагретой ноши. Янина надеялась, что Анна выплачется, чего никогда не бывало при их задушевных разговорах. Стасову вдруг поразила мысль, что при всем своем амплуа злюки и занозы она никогда, в отличие от более спокойной и любимой окружающими Анны, не срывала свою досаду и скорбь на тех, кто подворачивался и не мог дать отпор, потому что был связан любовью.

– Так лучше будет, – глухо шептала Анна тощим голосом, путаясь губами в складках платья сестры и судорожно, точно чувствовала, что творит что-то неверное, неправильное, жуткое, но не подумав при этом, что подлатать все еще возможно, цеплялась пальцами за чистую ткань подола.

Так уж вышло, что сестра стала между ее блажью о мирной жизни в деревне, которая теперь, со стороны романа Николая и Янины, не казалась столь ничтожной и обременительной. Как чудно, что Денис Федотов вновь объявился и в свойственной ему смазанной манере начал проявлять робкие знаки внимания былому своему увлечению. Кстати, и Янине свить семью не помешает, иначе она станет настолько отвратительна в своей озлобленности и разочарованности, что из всех живых существ подпустит к себе только голубей около церквушки в их имении. Женщина, как ни крути, сохнет без мужчины… «Хотя бывает и обратное, – меланхолично уколов в центр груди, постучалась в ослабленный последними перипетиями мозг Анны нежеланная мысль, – мужчина становится началом и концом счастью, убивая постепенно и поначалу невидимо, захлестывая порой вспышками благоговения». Анна чувствовала, несмотря на разумность внутренних доводов, что опоганилась будто из-за желания устранить сестру. Больше, чем когда была неверна мужу.

– Попробуй, милая, – подначивала Анна, лихорадочно соображая, догадалась ли сестра о ее замысле, – он прекрасный человек, ты за ним будешь как за каменной стеной…

– Как за стеной? За Денисом? – казалось, Янина вышла из забытья, различив во тьме пришепетывания сестры нечто вопиющее.

– Ну… Быть может, просто спокойно и тихо, что тебе всегда так важно и нужно было для самопознания…

Может быть, Анна, вернувшись к Николаю и прося прощения в такой манере, будто он сам виноват, каким-то осколком души мстила и Янине, говорящей такие страшные правдивые вещи в тот раз перед ее рейдом в Петербург. Николай никогда бы не подумал, что тихая милая девочка, которую он брал в жены, так сможет вывернуть ситуацию, что он сам окажется повинен в ее вероломстве.

Янина ничего не заподозрила, слишком глубоко прятался расчет Анны, и слова сестры показались вполне разумными. После возвращения жены Николай начал прятаться, юлить, повсеместно Яня встречала его испуганный отводящийся взгляд, что ей претило. Стал отстраненнее, погряз в двуличии, и Янина смотрела на него с по-новому расширившимися веками, не понимая, страдает ли он от их оборванной связи и очень желая этого.