Кружевные закаты

И тут накинулась на Стасову мысль, что последний раз она видит Николая так, как будто могут быть между ними некие отголоски общей тайны, вместе проведенных благодатных минут… Нерешительно Янина высунулась из окна и, отдавая свою мастерски заплетенную горничной прическу немилосердному среднерусскому ветру, долгим пронзительным взглядом вперилась в Николая, не двигающегося с места и запрятавшего руки подальше в карманы. Они обменялись долгим понимающе – усталым взглядом сожаления и страха высказать всю скопившуюся боль начавшему уже отдаляться человеку. Быть может, Николай попросту страшился проявить тлеющую в нем все еще нежность и неверно дать понять ей свои задушевные слова. Он любил ее, но не так… Не так как любят существо, должное стать основой, целью и опорой всей жизни. Не как с той поры, когда Анна, сверкая своими чистыми глазами, умоляла его забыть былое. Опускаясь обратно на гладкие сиденья, Янина сузила глаза и в смятении оправила волосы. Анна казалась сложнее, несчастнее, потеряннее… Он обязан был помогать ей.

Вопиюще глупо было ревновать возлюбленного к женщине, которая была с ним до нее. Странно было сочувствовать ему, когда Анна так себя вела. Гадко было не радоваться их примирению. Удивительно было жалеть Анну. Страшно было покидать его. Такого родного, близкого и бесконечно далекого… Вдруг ей захотелось обнять его спину снизу и не оставить ему иного выбора, как опустить свои руки себе на плечи. Николай так понимал ее, обжигающе больно было думать, что он изменился или пренебрег этим… Или так только казалось? Что из того, что мы думаем о других правда, ведь настроения и чувства человека имеют обыкновение меняться… Пришлось молча стерпеть порыв непрошенной ласки, и Янина, вздохнув и помотав головой для перемешивания мыслей и запрятывания их глубже в неизведанные дебри, принялась изучать раскрывающийся русский пейзаж за трясущимся покрытым пыльными разводами от дождя окошком.

Анна всегда будет сидеть в Николае, потому что она такой же запретный плод для него, как для самой Анны был Дмитрий. Неужто так тесна и упитана их жизнь, что непременно нужно возвести себе на небосвод библейские яблоки? Как-то, отчаявшись, Стасова хотела предложить Николаю бежать… Но невероятная гордость, охраняющая и отравляющая ей жизнь, не позволила этого. Из-за молниеносного возвращения Анны из Петербурга столкновение чрезмерного давления Янины и сглаживания Николая не успело проступить отчетливо и начать паразитировать на персонажах.

Переплетение черных ветвей и брожение тающего снова и снова снега – Янина навсегда уезжала из стен, где познала Николая, но не жалела о том, что покидает это пристанище. В отличие от сестры она не металась из стороны в сторону, и, единожды приняв решение, больше не думала о выборе. Пусть все они остаются за пределами ее поля зрения, ибо все они безумны. Как она была права в самом начале, в ранней юности, когда предпочитала вовсе обходиться без людей!

То, что она совершила, было безрассудно. Но насколько же это было невероятно! На секунду молчаливое лицо Янины озарилось улыбкой. Лучше испытать и страдать, чем не испытать и всю жизнь быть во сне словно… И не жить-то по-настоящему. Нет, Янина решительно не жалела ни о чем, но с грустью смотрела в будущее. Словно при переезде в другое жилище, когда комнаты, где столько переплетено и создано, пустеют, и горечь охватывает душу… И продолжается она вплоть до следующего утра, ведь жизнь идет своим чередом, и новый день захватывает своими целями. Главное знать, что она продолжается, а не застывать на чем-то одном, пусть прекрасном, но недоступном и вовсе прошедшем.

56

Вся эта пестрая толпа внизу для Янины значила очень мало, и она ускользнула в одиночество, предпочтя не развлекать их и не напрягаться. Ведь только в состоянии очищения от посторонних звуков, издаваемых другими людьми, она училась понимать себя, а это было важнее, чем невзначай обыгранные слова, которым изначально уготована участь кануть в зыбкой памяти их слышащих… «Кому это интересно?» – размышляла пять минут как жена Дениса Сергеевича Федотова, сидя на втором этаже его добротного дома на пуховых перинах, небрежно сброшенных в один угол. Уставшая от всеобщей суеты вокруг нее, чего в жизни терпеть не могла, Янина с блаженством откинулась в беспорядок комнаты и сквозь лакомую дремоту ленивыми мечтами размышляла о том, как приведет в порядок это имение, перестирает все шторы, побелит стены. Кажется, внизу она видела раздавленную муху на окне… Какое счастье, что Денис гол как сокол в плане близких родственников – никто не будет докучать ей и читать морали.