Кто не думает о последствиях…

— Да, усложнять не имеет смысла, — кивнул начальник. — Есть факты и есть догадки. Мы должны опираться на факты. Вооруженный неизвестный совершил разбойное нападение на квартиру пенсионера, тот оказал сопротивление. Так и запишем. А уголовное дело подлежит прекращению в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности.

— Есть! — четко ответил следователь.

Расследование действительно должно опираться на факты.

* * *

Подмосковье. Малаховка

Ни в милицию, ни в полицию идти не пришлось. Полиция сама к нему явилась, в лице деловитого участкового уполномоченного, которого Мончегоров раньше никогда не видел.

— Старший лейтенант Ванин, — бросил он руку к козырьку. — А это специалист районной администрации и заместитель районного архитектора.

Он указал на строгих мужчин с папками под мышкой, те едва заметно кивнули.

Готовясь к визитам официальных лиц, Иван Степанович второй раз в жизни надел на «парадно-выходной» пиджак орден Трудового Красного Знамени. Первый раз Николай Викторович Подгорный[42] прикрепил его к лацкану в 1972 году в Георгиевском зале Кремля. Указ о награждении был секретным, после банкета орден пришлось сдать, двадцать пять лет он пролежал в сейфах первых отделов[43], потом награду вернули, посоветовав шепотом: «Особенно с ней не светись — мало ли что…» Но все сроки давности прошли, а государственная награда все-таки придает солидность, может, поможет, и власть проявит уважение к орденоносцу…

Но комиссия на высокую награду не обратила ни малейшего внимания. Представители власти сообщили Мончегорову, что тридцатилетний срок аренды участка закончился, к тому же непонятно, по каким основаниям он вообще попал на госдачу, не входя в категорию соответствующей номенклатуры… А раз так, то оснований продления срока аренды не имеется, ему дается месяц на добровольное освобождение госдачи. Подпишите уведомление. Вот здесь…

Как в тумане, Мончегоров подписал отвратительно выглядящую бумагу с выполненным на принтере текстом и размазанным фиолетовым штампом, которые когда-то небрежно шлепали на кривые машинописные строчки с забитыми буквами.

Через час заявились давешние «лиса Алиса и кот Базилио». Теперь Ирина не улыбалась, а была строга и деловита.

— Надумали продавать, Иван Степанович? — сухо спросила она. — А то вообще без денег останетесь… Не положено вам ничего.

— Если не положено, чего же вы ходите? И конторы такой не существует…

— Добра вам хотим, а добро с конторами не связано, — пояснил Алексей, хотя его внешний вид никак не сопрягался со словом «добро». И напоследок спросил: — Что это у вас за значок такой, прикольный? Может, хоть его продадите за пятихатку? У меня племяш значки собирает…

— Да пошел ты!

— А вот грубить необязательно! — высокомерно сказала «лиса Алиса», и они обиженно удалились.

Мончегоров лихорадочно задумался: что делать? Обратиться к коллегам? Но последние десять лет он работал в Научно-исследовательском институте мелиорации, оттуда ушел на пенсию, сейчас НИИ расформировали, да и чем могут ему помочь инженеры-конструкторы? Попробовать поднять старые связи?

Он нашел пухлую записную книжку с выцветшими чернильными записями, пролистал, определяя — кому можно позвонить. Но обзвон кончился ничем. Некоторые номера поменялись, некоторые телефоны не отвечали, некоторых абонентов уже не было в живых. Но могущественный Валентин Иванович — бывший куратор из ЦК[44] отозвался, сразу вспомнил звонящего, внимательно выслушал.

— Ты понимаешь, Иван Степанович, — наконец, сказал он. — Времена изменились. Раньше я бы позвонил в аппарат, попросил ребят, они бы позвонили в территориальный райком, и все решили бы. А сейчас куда звонить? Кто меня помнит? И кто будет слушать? Тем более при нынешнем беспределе, когда все решают деньги… Так что, братец, извини… Попробуй с ними судиться, хотя сам понимаешь…

Все свои возможности Мончегоров исчерпал, но ни на шаг не приблизился к решению внезапно возникшей проблемы. Он чувствовал себя как человек, внезапно оказавшийся в тоннеле метро перед надвигающимся поездом. Можно броситься наутек, пробежать некоторое время, но рано или поздно тебя перемелют бесчувственные холодные колеса…

Прошла неделя, как-то днем в прихожей раздалась трель звонка от входной калитки.

«Неужели уже выселять пришли? — мелькнула первая мысль. — Вроде еще время не вышло. И не могут же они без суда… Черт, нужно было ружье завести!»

Мончегоров поднялся на мансарду, аккуратно, чтобы не заметили с улицы, выглянул в окно. За штакетником стояли двое мужчин в костюмах и при галстуках — явно официальные лица. Но участкового, которого ожидал увидеть Мончегоров, с ними не было. Приставов-исполнителей — тоже.

«Странно, — подумал Иван Степанович. — Не будут же выселять без властей…»

Позвонив еще несколько раз, незваные гости отошли от калитки и сели в черную «Тойоту-Камри», стоявшую прямо напротив входа во двор. Но не уехали. Шло время — пять минут, десять, пятнадцать. «Камри» продолжала стоять на месте. «Не уедут», — понял он.