Кто не спрятался…

Ладлоу помнил неожиданное удовольствие от того, что оказался верхом на лошади, помнил, каким огромным казалось животное, помнил запах мускуса, который ощутил, погладив грубую, короткую шерсть на шее кобылы, а потом поднеся ладонь к носу, помнил ощущение мускулистой силы под собой, которая казалась доброй и, почти сразу, его собственной, словно новообретенная часть тела. Он помнил, как смотрел с лошадиной спины через двор на поля, надеясь, что они направятся туда, что дядя выведет кобылу в поле и даст ему покататься.

Вместо этого дядя шлепнул лошадь по крупу своей большой, мозолистой фермерской рукой и крикнул.

Кобыла рванулась вперед. Ладлоу слетел с ее спины и приземлился в пыль, а дядя ревел от смеха. Мать Ладлоу вышла из дома и назвала дядю чертовым тупым сукиным сыном, и после этого они несколько месяцев не разговаривали.

Ладлоу никогда не винил лошадь, только человека.

Став старше, он часто на ней ездил.

Он сорвал пучок травы и протянул руку.

Пегая лошадь следила за ним. Мгновение помедлила, затем подошла.

Длинные цепкие губы взяли траву. Лошадь позволила ему прикоснуться к челке, щеке и прохладному, влажному мясистому носу. Склонила голову и позволила ему обхватить нос ладонью, ее ноздри сужались и расширялись, басовито рокоча теплым дыханием.

Потом она вскинула голову и тряхнула ею, ее грива взметнулась, словно всполох темных искр, глаза расширились. Стали дикими, тревожными.

Она попятилась. Развернулась и ушла к остальным, но продолжала внимательно следить за ним и не стала щипать траву.

Она чует, подумал он.

Конечно, чует. Что-то раненое или умирающее.

Это я?

Человек, но не совсем. Он чего-то лишился.

Он вспомнил собаку на обочине дороги, и ему показалось, что природа чувствует его. Словно пролитая кровь сделала его ближе к ней, и собака с лошадью каким-то образом знали об этом. О том, что он уязвим перед жестокой рукой человека, как и они сами.

Он оттолкнулся от забора.

И пошел дальше.

Когда он наконец снова добрался до грунтовой дороги и леса, луна скрылась за плотными тучами. Звезд тоже почти не было видно. Он постарался переместиться к середине дороги, чтобы не свалиться в канаву, но не был уверен, что это действительно середина или хотя бы что-то близкое. Он шел, вытянув вперед руки, не зная, что может встретить в такой темноте.

Когда ему было двенадцать лет, они с другом нашли пещеру в скале, выходившей к морю. Они вскарабкались к ней и забрались внутрь, а внизу бушевал прибой. Солнце освещало пещеру внутри, и они увидели, что ею пользовались животные и люди. Пол был усеян обглоданными костями птиц и более крупных животных. Там валялись пустые раковины моллюсков и остатки крабов. На потолке виднелось черное пятно — копоть от дыма бесчисленных костров.

Наконец они увидели справа проход в другую пещеру.

У них не было фонариков. Они были в плавках, с полотенцами на шее. Они стояли у входа во вторую пещеру и пытались разглядеть что-нибудь внутри, в полости, которая никогда не видела дневного света с тех самых пор, как движущаяся земля выкашляла ее на поверхность. Они подняли руки к темноте — и руки полностью исчезли. Они не видели своих ладоней. Не видели ни пола, ни потолка пещеры, ни стен справа и слева.