Кто ты будешь такой?

Сама Аля не видела режиссера после встречи в его кабинете, когда он наговорил ей бог знает чего. Она избегала даже возможного пересечения с ним. Не приближалась к театру, не ходила на спектакли Духова, хотя он говорил, что легко проведет ее бесплатно. Но в один из выходных в середине мая ей пришлось поехать на пикник, который устраивал Константинович. Она попыталась увильнуть, но Духов, заволновавшись, заявил, что Ивану Арсеньевичу отказывать нельзя. Почему это, хотела спросить она, но не стала. Она уже поняла, что режиссер для него все равно что Аллах для мусульман. Ни шутить над ним нельзя, ни перечить, только слушать с благоговением, кивать и беспрекословно выполнять просьбы, они же приказы. Ну да, в конце концов, какое ей дело до того, что Макар свихнулся на своем режиссере, а тот держит его, что называется, на коротком поводке, ведет многочасовые беседы, отечески опекает, но хороших ролей в театре не дает, а в фильмах, которыми и знаменит, вообще не снимает. Когда Аля спросила Духова, почему так происходит, он резко ей ответил:

– Ты как моя мама. Она до сих пор ждет, что Иван Арсеньевич меня «устроит». И ты, и она совершенно не понимаете, что он за человек. Все, что интересует Ивана Арсеньевича на сцене или съемочной площадке, – спектакль или кино. Когда начинается работа, личные отношения не имеют значения, как и звания актеров, их слава, только – работа.

– Тогда, выходит, ты неважный актер, что ли?

– Иван Арсеньевич считает, что я еще не готов. У меня слишком мало жизненного опыта для драматических ролей, а я подхожу только для них.

Это была невообразимая чушь, конечно, но опять же ее, Алю, это не касалось.

Поляна, где был устроен пикник, выглядела как картинка чересчур старательного художника – полноцветная, травинка к травинке. Там, где Алеша установил мангал, росли три высокие, густые, с мощными лапами сосны, а метрах в десяти гордо и одиноко стоял дюжий дуб с разветвленной кроной, сбрызнутой зеленым. Дубы любят сбежать, обособиться от остальных деревьев, расположиться где-нибудь вот так по-хозяйски, царски, чтобы ничего не мешало их кряжистому стволу и толстым длинным корявым рукам. Под дубом отдыхал заляпанный сухой грязью «лексус», на котором Алеша всех сюда и привез: режиссера, Макара, Алю и Полинку – начинающую актрису, которая будет играть в новом фильме Константиновича. Вся эта поездка была и задумана для Полинки – та никогда не видела настоящего леса, только скверы да парки в городах, а в новом фильме будет много съемок в лесу, а еще где-то на северном побережье.

Вокруг поляны шумел, нагоняя жар, лес. Деревья с еще не набравшими силу и привычный цвет листьями были будто окурены зеленым дымком, помахивали верхушками, приоткрывали тропки, уводящие в загадочные места. Все в лесу и на поляне было новенькое, будто впервые созданное и в чем-то еще не согласованное, чуть в разнобой и еще слишком нежное, неосторожное, неопытное. Тянуло медом, слабостью.

– Ну, если так хочешь, почисти и порежь овощи, – ответил Алеша на предложение помочь и протянул Але острый нож.

Сельдерей, огурец, какая-то трава.

– Это для салата?

– Нет, это для смузи ей, – Алеша кивнул на лес, куда ушли Константинович, Полинка и Духов.

– А что это – смузи?

– Ну… пюре жидкое, питьевое. Вроде как для ребенка, – сказал, как сплюнул.

С Алешей, хоть он и с колючками, Аля сразу почувствовала себя легко. С одного социального шестка, как сказал бы Тропик. Где дети в ряд в школе рассчитываются на первый-второй на физкультуре. Где сидят по шесть человек за столом в школьной столовой и водят ложкой в густом гороховом супе, разламывают вилкой котлету и запивают компотом. Где вечером пинают мяч о стену многоэтажки. Собрав, а то и стащив у кого-нибудь мелочь, покупают пиццу размером с ватрушку и банку кока-колы по скидке. Ночью, свесив ноги с подоконника на двенадцатом этаже, надменно оглядывают город. Верят, что им дадут шанс в один из дней. И они им непременно воспользуются, если не прозевают.

Нахмурив прыщеватый лоб, Алеша ловко кинул мясо на решетку, оно зашипело, возмутившись такой жестокостью. Алеша прижал его лопаткой. И где только научился. Перевернув мясо, разложил на решетку баклажаны и болгарский перец.

– Что теперь? – спросила Аля, порезав овощи.

– Достань блендер из сумки и сложи овощи в него. Кнопку пока не нажимай.

Два кусочка огурца не уместились в портативный блендер, и Аля отправила их в рот. Покосилась на Алешу: худой, долговязый, хмурый. Бесцветные глаза и волосы. Черные джинсы и джинсовка. Несмотря на жару, обут в берцы. Вокруг его шеи был обернут затейливый шарф, который выглядел на Алеше так же чужеродно и неуместно, как детские шортики на шахтере. Наверное, Константинович подарил. А Алеша вцепился в подарок хозяина. Преданности, с которой Алеша смотрел на Константиновича, позавидовала бы и Барса, ну или посоперничала бы, по крайней мере. Посоревновались бы за кусочек сахара.

– А где Барса?

– Дома. Клещей сейчас много. Послушай, хотел спросить, а тот негр у тебя в общежитии…

– Тропик?