Кто ты будешь такой?

– Смотри, ребенок, как эта девчушка входит в образ, – произносит режиссер, не отводя от актеров взгляд. – Она делает что-то вроде вуду – впускает в себя дух героини и становится ею. А потом, когда игра окончена, стряхивает все и идет ноготочки красить. А Макарий другой. Он из тех, кто проживает роли через себя. Чтобы сыграть настоящую драму, трагедию, ему надо ее испытать прежде на самом деле. Разок-другой сломаться, а потом собрать себя по косточкам. А он везунчик по жизни, все в игрушки играет. Но я не теряю надежды.

Аля пытается осмыслить то, что только что услышала.

– То есть вы надеетесь, что с ним случится что-то ужасное?

Поворачивается к ней, улыбается, растягивает рот, расплющивает крупный нос, при этом взгляд широко расставленных глаз остается серьезен.

– В точку, ребенок.

– Вы шутите.

Презрительно фыркает, поднимается и идет к своим актерам.

– Так, а теперь ты, Макарий, убегаешь, – кричит он. – А ты, лапка, бежишь за ним.

«Что это было сейчас, – думала Аля, направляясь назад на поляну, – шутка, розыгрыш?» На душе сделалось неприятно, липко, противно. Как так этот Константинович умеет, чтобы человек почувствовал себя невыносимо гадко?

Тени от веток крест-накрест перечеркнули ее лицо, живот, рыжую юбку. По-прежнему было тепло, даже жарко, но от земли явственнее потянуло сыростью. Все-таки была еще весна. Под впечатлением от странных слов режиссера Аля не заметила, как, миновав овраг, сошла с тропинки. Казалось, она двигается в верном направлении, однако спустя положенное время перед ней все еще был лес. Она глубоко вдохнула – не паниковать. Однако лес уже заметил брешь и начал втискиваться, вползать в девушку, угрожая сделать ее какой-то другой Алей. «Не вздумай бежать», – сказала она себе вслух. От звука собственного голоса еще больше запаниковала. Рванула с места. Ветки попытались ее задержать, перекрестились, сплелись меж деревьями, закрывая выход, кололи руки и колени, хлестали по лицу. Коряги огромными черными ящерицами прыгали под ноги, камни катились и замирали в траве в засаде. Лес явно желал доделать то, что не удалось тринадцать лет назад, – уничтожить, развоплотить ее. Еще немного, и Аля не выдержит – закричит во всю глотку. Вот уж будет стыдобища! Но тут деревья расступились, и она выбежала на поляну ненамного дальше того места, где заходила. Над мангалом мирно вился дымок, Алеша возился с едой.

Пока пересекала поляну, выровняла дыхание. Подошла, опустилась на один из складных стульев. Алеша, скользнув по ее лицу, молча протянул ледяную банку кока-колы. Аля открыла банку, сделала несколько глотков. Подставила лицо теплому ветерку.

Прошло, наверное, с полчаса, когда из леса вышли три фигуры. Свет ударил по ним из солнечного брандспойта, обесцветил, разъел до прозрачности призраков. Было что-то в том, как они слаженно двигались, что-то такое, от чего у Али подскочил пульс. Их шествие было похоже на наступление, угрозу, все трое обезличились и стали солдатами неведомого войска. Но вот они подошли ближе и стали сами собой.

Духов устроился на траве, Константинович занял второй стул, Полинка села ему на колени. На ее белых брюках виднелись следы от травы. Алеша раздал мясо с овощами на одноразовых тарелках, разлил вино. Вручил Полинке ее смузи. Константинович поднял бокал с белым вином, позволил майскому солнцу снять пробу, потом поднес к губам, жадно отпил, давая тем самым отмашку к началу обеда.

Вино оказалось тонким, не кислым, приятно обожгло небо. Аромат приправ, идущий от мяса, защекотал нос. Мясо легко поддалось ножу, показалось необыкновенно вкусным и сочным. Две капли упали на оранжевую юбку и расплылись жирными пятнами. Вот всегда с ней так. Никто вроде не заметил, Аля прикрыла пятна локтем. Полинка, потягивая зеленую кашицу из стакана, пыталась наклонить голову то так, то эдак, чтобы спрятаться от солнца, но оно было повсюду.

– Алешенька, не достанешь мой крем от солнца? Он в машине, в белой сумочке, сверху.

Алеша, усевшийся передохнуть на траву, пил кока-колу, скрестив ноги. Услышав просьбу, поднял голову и посмотрел на Константиновича. Он его преданный пес. Режиссер молчал. Алеша снова поднес бутылочку с кока-колой к губам и отпил.

– Я принесу, – Духов поднялся. Сходил к машине, вернулся с белой сумочкой.

– Я же просила только крем, – с неудовольствием сказала Полинка. Достав из сумочки тюбик, она аккуратно положила ее на траву, потом выдавила зернышко крема и принялась мазать чуть курносый нос, лоб и руки. У нее была очень нежная кожа и светлые волосы по плечи. Детская припухлость и округлость еще не окончательно покинули ее тело. Сколько ей – лет семнадцать?

– Сегодня Петля разразился статьей о «Семье в поезде», – Константинович повернулся к Макару. – Читал?

– Еще нет.