Кто ты будешь такой?

Тропик и мать мальчика о чем-то спорили. Хвост светлых густых волос на затылке женщины раздраженно подпрыгивал. Женщина опустила ребенка на землю, взяла за руку, и вот они уже уходили по булыжникам, слившись с обитателями Арбата, которые будто никогда эту улицу и не покидали, точно фигурки в шарманке, – включи, и все те же фигурки все так же двинутся вперед. Под мышкой у женщины Аля разглядела игрушечную обезьянку – новую, с этикеткой на хвосте.

Тропик вошел в магазин – вспотевший, расстроенный.

– Кто они?

– Все сложно, Алька. Пойдем пообедаем, а?

– А как же магазин?

– Ну есть-то надо.

Он закрыл магазин, повесил табличку: «Перерыв 15 минут».

В кафе сели за столик на улице. Тропик заказал обоим борщ. К борщу подали тонко нарезанные кусочки сала, дольки чеснока, кружочки лука, зелень, сметану в миске и треугольники мягкого свежего ржаного хлеба. Аля помешала борщ – тот был горячим и густым. Взглянула на Тропика: темное полное лицо было грустным.

– Ужасно, когда тебя стыдятся, – пробормотал он, пододвигая тарелку. Костюм, обычно сидевший на нем идеально, теперь выглядел так, будто был с чужого плеча. Тропик водил ложкой в борще, изредка вяло отправляя ее содержимое в рот, – это он-то, евший обычно так аппетитно и заразительно, что никто не мог удержаться, чтобы не приняться жевать за компанию. Кира, забывавшая поесть весь день, а то и не один, наверное, до сих пор жива только потому, что и на нее действовала эта магия Тропика.

Но вот вздохнул, положил на хлеб кусочек сала, сверху дольку чеснока и принялся за еду более энергично.

– Кире не говори, ладно?

– Она не знает?

– Знает, но делает вид, что не знает. – Второй кусочек хлеба с салом и чесноком исчез во рту Тропика. – Все, проехали, забудь. Как сама, Алька? Кира говорит, ты бросила учебу?

– Я… нет… ничего я не бросала. – Аля сосредоточенно принялась есть.

– Будешь? – Он показал тарелочку с хлебом, салом, которую Аля отодвинула.

Она покачала головой, и Тропик подвинул тарелочку к себе.

– Любовь, любовь, понятно, но Алька, послушай умудренного жизнью полунегра, закончи хотя бы этот курс.

– Любовь? Это вовсе не…

Он засмеялся:

– Ну да, ну да. Ну ладно, дело твое, конечно.

Официант принес пузатый чайник, две чашки, сахарницу и пирог с ягодами.

– Вообще-то я пришла к тебе по делу, – важно сказала Аля. – Сейчас. – Она залезла в сумочку, ту самую, с бабочками над городом, вытащила визитку, которую дал Алеша. – Вот, – протянула Тропику.

– Дмитрий Алешкин. – Темные пальцы Тропика пощупали карточку, провели по тиснению. – Это кто?

– Помощник Константиновича. Помнишь, вы еще виделись в общежитии? Просит тебя позвонить.

– Да, и что хотят?

– Не знаю. Вроде что-то по поводу художников.

– Это может оказаться интересным. Константинович – мощный человечище.

Аля фыркнула.

– Как по мне, ужасно неприятный. Имеет над Духовым такую власть, что… Я не понимаю, как вообще возможно, чтобы человек имел над кем-то такую власть. Не будь я уверена в обратном, я заподозрила бы, что Макар и он… ну ты понимаешь…

– Ну, о Константиновиче в этом смысле много слухов ходит.

– Каких?

Тропик вычерпал остатки борща, отодвинул тарелку, на стенках которой остались жирные оранжево-красные разводы. Вытер салфеткой полные губы. Взял зубочистку.

– Да прямо противоположных. То, что он любит мальчиков, то, что предпочитает только молоденьких девочек, а некоторые утверждают, что он вроде Леонардо да Винчи – экономит сексуальную энергию для творчества. Сам Константинович подтверждает каждый слух, когда его спрашивают.

Тропик налил себе и Але чаю.

– Вот что, Алька. Ты пока пей, а я пойду позвоню этому Алеше. Не терпится узнать, в чем там дело.

Прошло минут пятнадцать, а Тропика все не было. Аля уже напилась чаю – терпкого, душистого, оставившего после себя следы, тайные знаки на белых внутренностях чашки. Съела кусочек пирога, потом второй, несколько крошек возвысились зачатками сталагмитов на скатерти. Она где-то читала: некоторым сталагмитам, чтобы вырасти на сантиметр-другой, требуется тысяча лет. Что будет на этом месте, где сидит сейчас Аля, через тысячу лет? Город, который даже невозможно себе вообразить? Лес? Степь? А может – ничего, только космический газ или какие-то частицы? В груди поднялась тоска, завертелась, заныла, зачем-то вспомнилась та комната в гостинице, она теперь кстати и некстати возникала точно галлюцинация. Слезы подступили к глазам, виски взмокли. Потянуло живот. Какое сегодня число? Неужели месячные должны наступить? Всегда такая тоска перед ними. А у нее даже прокладки с собой нет. Аля взяла из вазочки несколько салфеток – зеленых, с оттиснутыми листочками, свернула и положила в сумку на всякий случай.

Вернувшись, Тропик упал на стул напротив, одним глотком выпил содержимое чашки. Плечи его расправились, важность вернулась. И куда только подевался обиженный грустный толстяк – перед Алей был снова уверенный в себе делец.