Кто ты будешь такой?

Сложил все обратно. Отнес сумку в гостиную. Соловьева спала в том же положении. Рука, почти детская, на подушке. Волосы растрепались. Положил сумку на прежнее место и тихо вышел. У себя в комнате погасил лампу, улегся спать. Конечно, недостойно рыться в чужих вещах, мать его бы не одобрила. Но так немного спокойнее.

Лекции Жуковский читал не каждый день, но все равно ездил в Москву ежедневно, кроме воскресенья, – в архив или библиотеку. Знал за собой: стоит нарушить режим, и хандра подберется незаметно. Наутро он собрался в архив. Уже одетый, под брюками – подштанники, под пиджаком теплый жилет, стоял с чашкой чая и смотрел в окно. Там гнулись, борясь с непогодой, не только ветки, но даже крепкие стволы. Стекло дребезжало. Ветер нес мимо окна птицу, словно мокрую тряпку. Старушка в детской яркой курточке и белых кроссовках делала шаг-другой от подъезда дома напротив. Вот раскрыла зонт – металлический гриб с тканевой шляпкой в синих ромашках, и ветер тут же накинулся на него, вырвал из рук и весело понес, покатил по дорожке, плотно усыпанной за ночь листьями. Обстучав стволы деревьев, зонт врезался в куст, откуда старушка его вскоре вызволила. Выпрямила своему грибу металлические спицы, с оскорбленным видом поглядела на небо, погрозила кулачком и, видимо, хорошо поразмыслив, повернула назад. Едва дверь подъезда за ней захлопнулась, как дождь еще усилился – ветер переключился теперь на него, согнул дугой и понес слева направо мимо окна как картину какую или подернутое рябью гигантское стекло.

Все-таки, подумал Жуковский, он вчера принял правильное решение. Кто знает, что случилось бы с Соловьевой в такую погоду.

– Как думаешь, мам, стоит сообщить ее родителям?

Анна Иоанновна заваривала в термосе чай. Как раз лила кипяток из чайника.

– Если бы она хотела поехать к родителям, то поехала бы, Андрюша.

Анна Иоанновна тщательно расчесалась и оделась – темные брюки и трикотажный кардиган, мягкие туфли на квадратных, как у мужских ботинок, каблуках. Держала вид с утра, как когда-то совсем недавно, когда была учительницей. Это порадовало Жуковского.

– Придется искать ей пристанище не в Москве, это может занять некоторое время.

– Не переживай, Андрюша. – Добавила в термос две ложки меда.

– А вдруг она что-нибудь натворила и теперь ее ищут? Кто-то ведь в любом случае ее ищет, раз она прячется.

– Андрюша, тебе бы в Третьем отделении работать. Это просто девушка.

Мать протянула ему термос. Прижал к себе, чувствуя его приятную тяжесть.

– Спасибо, мам. Да, забыл совсем. Ты уже слышала про скандал с картиной Грабаря? Той, с выставки, на которую ты меня посылала?

– «Зима в Дугино»? Нет, Андрюша. А что такое?

– Забыл тебе вчера газету купить. Если коротко – можешь снять ее со стены и бросить в мусорное ведро. Картина оказалась фальшивкой.

– Как – фальшивкой? Но ведь…

– Я тебе вечером подробно расскажу, ладно? Хочу успеть на девять тринадцать. – Он взглянул на часы на стене: темные, с округлыми углами, шесть и двенадцать часов обозначены арабскими цифрами, а все остальные – римскими.

– Я могу рассказать. – Соловьева, с заспанными глазами, в халате, который ей был великоват, возникла в проеме двери. – Если хотите.

В архиве Жуковский увлекся. Большинство сведений, на которые он наткнулся в заказанных источниках, для диссертации оказались не нужны, но он зачитался. Ничего, может себе позволить. Про Соловьеву вспомнил только в электричке на обратном пути. Вот же. Достал телефон, намереваясь позвонить Викторову. Набрал номер и вдруг нажал отбой. На каждого обратившегося к ним в клуб помощи они заполняли анкету. Когда обратился, место проживания. Придется сказать, что Соловьева у него дома со вчерашнего вечера. Этот Викторов очень дотошный, Жуковский сам его отбирал. Посмотрел, размышляя на экран, и положил телефон в карман. Завтра лично поговорит. Но и назавтра не смог ничего сказать ни Викторову, ни Тихоновой. Увидел их лица и не смог. Это было глупо, но Жуковский вдруг сам себе показался подозрительным. С ним время от времени случались подобные казусы мысли. Так прошло несколько дней, ситуация и в самом деле стала подозрительной, и что теперь делать, было непонятно.

Вообще, идея создать клуб помощи студентам принадлежала матери. «Так ты перестанешь мучиться, Андрюша». По поводу Эдика. Мучиться он не перестал, кошмарные сны никуда не делись, разве что приобрели некую предсказуемую регулярность – раза три в месяц, причем подряд. Но клуб и вправду помог некоторым студентам. С этого учебного года ректор выделил им небольшую комнату, компьютер. Тихонова и Викторов теперь выполняли основную работу, привлекали волонтеров. Жуковский все больше отстранялся. На новых визитках, плакатах был указан уже другой номер телефона, не Жуковского.