Кукловод: Реквием по Потрошителю (СИ)

Идзуна никогда особо не общался близко с Обито вплоть до того, что не знал его почерка и толком не помнил голоса.

Но увидеть труп воочию оказалось неприятным зрелищем. Бледно-синий будто только прилегший отдохнуть в гроб Обито возлежал в бархатном ложе внутри красного дуба в безупречном иссиня-черном костюме, на котором покоились скрещенные руки.

— Я все не решусь его кремировать. — Ооцуцуки оперлась о гроб, с любовью смотря на мертвого Учиху. — Думала, может, ты захочешь с ним попрощаться, все-таки его сердце теперь твое.

Поднявшись из инвалидного кресла не без помощи Зетцу, Идзуна неуклюже ухватился за край гроба, осматривая труп больше с подозрением, в попытке улучить обман, чем с любовью и благодарностью. Оттянув медицинскую рубашку, он обнаружил свежий рубец шва на груди и дрожащими скользки пальцами принялся за одежду Обито. И, лишь увидев идентичный свежий шов, шарахнулся назад. Если бы не вовремя подхватившие Зетцу, он убился бы головой о кресло.

Тяжело дыша и хрипя, хватая ртом воздух, Идзуна только сейчас осознал, что вляпался в какое-то дерьмо, возможно, похлеще самой смерти.

Кагуя никогда ни на чем не настаивала, она лишь оставила письмо, которое Идзуна перечитывал не один день. Ему дали возможность уйти, но перед этим предложили поставить на ноги. Ведь если он уйдет сейчас, то объявит всему миру, что жив, и возможности назад вернуться не будет.

Но еще Идзуна понимал, что кто захочет отпускать живого свидетеля, ведь теперь он знал все. Из новостей, из полицейских данных, из слов самих якудза, все прочитанное в письме — правда. Мастер существовал, существовал по сей день в содрогающихся слухах. Он слушал, как люди с трепетом и ужасом поклонения произносят «Мастер», и его съедало восхищение вместе с завистью, что какой-то там неудачник Обито устроил в городе такое, что не уместилось бы и в одном кинофильме.

Безумие. Он заразил город безумием.

Жадный до власти и денег Идзуна с каждым днем забывал о том, что он полицейский и что у него вообще-то где-то есть брат Мадара, который то ли мертв, то ли сбежал.

Спустя месяц реабилитации Учиха попросил Ооцуцуки показать ему видео с Мастером, если такие имелись. Одно все-таки нашлось, и Идзуна просматривал его до дыр, как когда-то читал письмо, не видя ничего общего между человеком на записи и известным ему Обито.

— Ты тоже можешь стать таким, — уверяла Кагуя с улыбкой сестры-милосердия и глазами дьявола-искусителя.

— Стать Обито?

— Не только Обито. Ты действительно примешь себе это имя. Но главное — ты можешь стать Мастером.

А Идзуна уже знал, что члены «секты», как он её называл, разыскивают Мастера. Пастве был необходим пастух.

— Но, насколько мне известно, полиция накрыла клуб «Акацуки», где тогда вы собираетесь проводить игры? Новый клуб?

Улыбка секирой натянулась, а глаза сощурились. Ооцуцуки неопределенно пожала плечами, заверив, что на это у неё уже есть свои грандиозные планы, к которым она приступит, как только Учиха даст свое согласие.

И Идзуна согласился. Для него это была игра, всего лишь порыв авантюризма, шуточное приключение, из которого, если он захочет, всегда сможет соскочить. Кагуя и её племянники обучали его премудростям «Мастера», заставляя его не только говорить и ходить как Мастер, но даже думать как великий маэстро. Идзуна за полтора года подпольной жизни под эгидой клана Ооцуцуки не заметил, как вывернул собственную душу наизнанку, позволив Кагуе перекроить её по подобию души Мастера.

Напыщенные, громогласные нотки в разговоре были теперь его амплуа. Вычурные жеманные жесты, резкие и дерзкие выпады. Громогласные, помпезные речи, каких жаждали зрители.

Первым делом они смогли обмануть судью Данзо, который к шоку Идзуны оказался одним из зрителей клуба «Акацуки». Кагуя купила часть его владений под проект Замка Мастера, к строительству которого они приступили.

Следом им удалось обмануть Орочимару и Какудзу, даже не заподозривших подмену. Идзуна прекрасно справлялся со своей ролью, внушив себе, что виной всему — сердце Обито, чья циркулирующая кровь вдохновляла и окрыляла его.

Он полностью слился с маской Мастера, позабыв о существовании Учихи Идзуны, оказавшегося в плену собственных амбиций.

И тогда Мастер вернулся, явив лик в своей нескромной обители. Царь в собственной простирающейся на целый замок клетке.

Судьба смеялась как оскалившийся шакал, упивающийся сладко-металлическим вкусом крови, стекающей по ровному ряду острых клыков. И смех это был истеричным, язвительным припадком. Так смеялась сама жизнь в лицо застывшего Учихи Мадары. Полицейского, переступившего через собственную фамилию, растоптавшего честь, плюнувшего в лицо слепой Фемиде и просмеявшегося над всеми чужими судьбами. И этот плевок вернулся ему обратно в лице единственного родного и всегда любимого человека, который оказался жив.

Учиха Идзуна.