Нет уж, будет увиливать! Ты перед законом, голуба, не на сектантской сходке! По горло сыт твоим отнекиваньем!
О:
Скушай еще, мистер Аскью. Ответь я сейчас, ты меня высмеешь и не поверишь.
В:
Упрямство твое лише прежней бесстыжести… Чему ухмыляешься?
О:
Ей-богу, ты ни при чем.
В:
От меня не отвертеться, голуба.
О:
Как и тебе — от Божьей воли.
В:
А что Дик? Наутро переменился?
О:
Только не в своей ненасытности.
В:
Ты об чем?
О:
Да прям в дороге…
В:
Что — в дороге?
О:
Его сиятельство уехал вперед, мистер Браун с Джонсом отстали…
В:
И что?
О:
Не скажу. Но Дик полыхал вожделеньем, точно самец иль Адам, куснувший яблока.
В:
И ты утолила его похоть?
О:
Боле ничего не скажу.
В:
Что, в придорожных кустах?
О:
Боле ничего не скажу.
В:
Что происходило в Уинкантоне?
О:
Вскоре после приезда его сиятельство послал меня за Джонсом — мол, немедля требуется переговорить.
В:
Знаешь об чем?
О:
Нет, я только передала приказ, и все.
В:
Джонс ничего не рассказал?
О:
Нет.
В:
Тем вечером его сиятельство еще раз тебя вызывали?
О:
Нет.
В:
А Дик к тебе наведался?
О:
Да.
В:
Ты отдалась?
О:
Да.
В:
Его притязанья тебя еще не утомили?
О:
Отношенье к нему не изменилось, но шлюхой с ним я не была.
В:
То бишь просто жалела?
О:
Да.
В:
Сама-то возбуждалась?
О:
Не твое дело.
В:
Ага! Значит, да? (Не отвечает.) Долго ль он пробыл?
О:
Как и прежде. Проснулась — его нет.
В:
На другой день вы отправились в Тонтон. Его сиятельство с тобой об чем-нибудь говорили?
О:
В дороге разок подъехал и спросил, не притомилась ли я. Да, ответила, мол, с непривычки, на что он сказал: «Ничего, путешествие наше заканчивается, скоро отдохнете».
В:
Учтиво?
О:
Да, совсем как раньше.
В:
Ты не спросила об том, что было в кромлехе?
О:
Нет.
В:
Почему, удобный же случай?
О:
Я понимала: скажет, лишь коли сам того захочет. А еще чувствовала, что пребываю под его защитой, став ему дороже, нежели в то время, когда он выказывал бессердечье и нарочитое равнодушие. Но отчего так, еще не знала.
В:
В тот день ты снова по-собачьи ублажила Дика?
О:
Нет.
В:
Поди, лез к тебе?
О:
Я не далась.
В:
А он? Озлился? Пытался взять нахрапом?
О:
Нет.
В:
Пришлось ему терпеть до ночи?
О:
Еще дольше. В Тонтоне не нашлось приличной гостиницы, лишь на окраине какой-то гадюшник. Меня поместили к прислуге, его сиятельству и мистеру Брауну досталась тесная комнатка, а Джонс с Диком устроились на сеновале. При всем желанье ни господин, ни Дик не могли со мной уединиться. Никаких утех. Только блохи да вши.
В:
Допустим. Что потом?
О:
Ехали цельный день, дольше обычного. За Бамптоном свернули с большака и двинулись окольными тропами, где почти не было встречных.
В:
Кажется, ты говорила, что намеревалась распрощаться с Клейборн и в Бристоле отыскать родичей?
О:
Да.
В:
Чего ж тебя понесло в этакую глухомань? Ведь прежде было удобнее сбежать?
О:
Все так. Однако ж не хватило духу и разуменья. В душе еще я оставалась шлюхой, да простит меня Господь Иисус Христос. Живя в борделе, коснеешь в грехе, но в прочем ты — рохля. Слуги тебя обихаживают, точно какую даму. Знай себе капризничай да живи одним днем. Нет в тебе ни разума, ни веры, чтоб противиться своей будущности… Я по-прежнему хотела изменить свою жизнь и добраться до Бристоля, но не шибко торопилась — раз уж мы далёко от Лондона, пусть оно все будет по господской прихоти… Что ж, за то порицай, стерплю. Но от последнего дня пути не смей поносить, а станешь — на тебя ж хула и обернется.
В:
Будет! Заладила…
О:
Нет, слушай, иначе не постичь тебе его сиятельства и путей моей души. Прости, что разом не выкладываю правду… Да, вначале я отдалась по принужденью, потом из жалости. Но теперь понимаю, что с Диком я изведала радость, какой не знала с тех пор, как глупой девчонкой нарушила все родительские наставленья. Неумейка в плотской любви, он доставлял наслажденье, какое не снилось искусным греховодникам. Потому что любил всем своим странным сердцем, хоть не мог сего выразить словами. Однако немота его была красноречивее монологов. Не в совокупленье, когда возобладала животная страсть, но в ином. В том, как в дороге я дремала на его груди… в наших переглядах… Не умею сказать, но понимала я его лучше, чем ежели б он облек свои чувства в слова. В последнюю ночь он получил от меня желаемое, а потом рыдал в моих объятьях, и я тоже плакала, ибо понимала причину его слез. Мы будто два узника в разных камерах, кто может лишь видеть друг друга, да еще соединить руки, но и только. Говори что хочешь, однако слезы те были удивительны и сладки. Они освобождали от грешного распутства, размягчали сердце, и я возвращалась к себе той, какой была в девушках. Казалось, на долгие годы я окаменела во мраке, но теперь вновь оживаю, хоть еще не вся очистилась, не полностью спаслась. Хочешь верь, хочешь нет, мистер. До единого слова все правда.
В:
Ты его полюбила?
О:
Могла б полюбить, ежели б он изгнал из себя Адама.