Куколка

Памфлет ошеломил мистера Аскью. В сочиненье был верно подмечен дух, царивший среди титулованных дам знатных фамилий и уже распространившийся вниз по сословной лестнице. Однако больше потрясло то, что о сем говорилось открыто, публично. Первоначальная неприязнь к Лейси была продиктована именно публичностью его ремесла (Аскью еще не знает о грядущей радости в облике лорд-канцлера, чья цензура закабалит театр на двести тридцать лет^{138}). Катехизис глумился над религией и супружеством, а равно над главенством мужчины в отношениях с женщиной, что, по мнению стряпчего, находило свое отраженье в прямом взгляде и дерзких ответах Ребекки, — вот он результат мягкотелости высшего класса, допускающего подобные публикации. Рано или поздно сие приведет к отвратительнейшему из общественных устройств — демократии, то бишь анархии. Человек страшится смерти, но Аскью был рад, что стар и до той поры не доживет.

Стряпчий обернулся: секретарь занял свое место, утолившая жажду Ребекка выглядела памятником терпению и покорности. Не отходя от окна, Аскью продолжил допрос и лишь после первых ответов вернулся к столу, где вновь встретил взгляд, невероятный в своей прямоте.

В: Ну, голуба, что дальше?

О: На цыпочках сошли вниз, Дик подал двух лошадей, и мы выехали со двора. Не проронив ни слова, рысью одолели около мили; в сотне шагов от каменных столбов спешились и привязали лошадей. Небо, затянутое тучами, было беззвездно, но каменные валуны маячили, словно огромные надгробья. Я уж совсем ополоумела от страха, не понимая, что в этакое время нам здесь понадобилось. Ноги не слушались, но, подчиняясь приказу, кое-как я шла. Вдали мелькал огонек, похожий на пастуший костер, и я чуть было не позвала на помощь, но смекнула, что не услышат — уж больно далёко. Ну вот, прошли мы в середку каменного круга.

В: Втроем?

О: Да.

В: Джонсу ты сказала, что Дик остался возле лошадей.

О: Сейчас говорю, как было взаправду. Остановившись перед большим плоским камнем, его сиятельство сказал: «Заберись и стань на колени». Тут уж силы меня оставили вовсе, ибо я решила, что затевается какое-то большое зло, черное чародейство. Такой мороз прошиб, что я вся заледенела и приготовилась к смерти. До того перепугалась, что ни шевельнуться, ни слова молвить. А его сиятельство опять: «На колени, Фанни». Тут я маленько оклемалась и говорю, мол, чего-то грешное вы удумали, милорд, на такое я не нанималась. А он снова — мол, давай на колени, не тебе рассуждать об грехе. Я все артачилась, и тогда с двух сторон меня подхватили под руки, взгромоздили на камень и принудили встать на колени. На шершавом камне стоять было колко и больно.

В: Джонсу ты говорила, что тебя уложили.

О: Нет, лишь поставили на колени. Рядом с камнем его сиятельство и Дик тоже преклонили колена.

В: Чего-чего?

О: Того.

В: И молитвенно сложили руки?

О: Нет, но опустили головы.

В: Не снимая шляп?

О: Его сиятельство остался в шляпе, Дик же всегда ходил простоволосый.

В: В какую сторону вы смотрели?

О:

Пожалуй, что на север. Ехали вроде как на запад, а вход был по правую руку.

В: Дальше.

О: Про себя я молилась, обещая больше никогда не распутничать, ежели Господь смилуется и оставит меня в живых. Я решила, что угодила в руки дьявола, какого в жизнь не встречала, кто без всяких колебаний надругается над моей душой и моим телом…

В: Да-да, я представляю. Долго вы так стояли?

О: Не знаю, минут пять иль больше. Потом в небе раздался громкий шорох — будто крыльев иль ветра. Обмерла я и взглянула вверх, однако ничего не увидела, да и ночь стояла тихая, безветренная.

В: Спутники твои тоже подняли головы?

О: Было не до того, чтоб примечать.

В: Долго ль длился тот шорох?

О: Мгновенья. До десяти не сочтешь.

В: Он нарастал?

О: Нет, прям обрушился с небес.

В: Будто стая птиц пролетела?

О: Да нет же, звук шел с вышины.

В: Не путаешь?

О: Господь свидетель.

В: Что потом?

О: Вдруг все смолкло, пала тишина, и в воздухе разлился аромат свежескошенной травы и полевых цветов, столь же сладкий, сколь странный для того холодного бесплодного места. Потом вдруг сверху пролился ослепительный свет, несравнимо ярче всякого рукотворного, — точно солнце вспыхнуло. Чтоб совсем не ослепнуть, я пригнула голову, но шагах в пятнадцати заметила юношу и старика, разглядывавших нас.

В: Не верю и предупреждаю: не надо угощать меня сказкой.

О: Я говорю правду.

В:

Ты нарочно сие придумала, чтоб сбить с толку. Ручаюсь, байку состряпал твой муженек-пророк.

О: Нет, ему я ничего не рассказывала.

В: Как бы то ни было, ты врешь.

О: Говорю ж, от нас они были чуть дальше, чем вон та стена. Правда, толком не разглядеть — яркий свет слепил.

В: Как они стояли?

О: Никак, стояли себе и смотрели. Юноша чуть впереди, старик за ним. Молодой поднял палец, словно указывая на свет, но смотрел, по-моему, на меня.

В: С каким выраженьем?

О: Не ведаю, ибо свет погас, прежде чем я обвыклась.

В: А что старик?

О: Кроме седой бороды, ничего не разглядела.

В: Как они были одеты?

О: Про старика не скажу, а молодой был в фартуке, словно каменщик иль плотник.