Кукушка

Их было только двое у костра: маленький отряд с недавних пор размежевался. Монахи расположились далеко в стороне, где никто не мог им помешать. Они чурались мяса, питаясь хлебом и латуком, и вели неспешную беседу; костерок их еле теплился. С другой стороны пылал костёр солдат (четверых оставшихся). Где-то там, меж ними, подъедался полоумный Смитте. Бритву ему доверять опасались, и голова его немного обросла по кругу, так, что его ранняя лысина стала напоминать тонзуру. Одежда у него была мирская.

Снова все были в пути, и снова всех вела дорога, будто не случилось отдыха в монастыре. Да и какой это был отдых, если вдуматься... Отдых длился первые три дня, потом настала скука, а потом — раздрай и беготня с пожаром и стрельбой. Вот и сейчас они выехали засветло и спешно: брат Себастьян, брат Томас, два стражника, десятник и аркебузир, чья аркебуза ехала в обозе, а сам он стал меченосцем. Маленький отряд пополнился тележкой и вторым конём, принадлежавшим Золтану (а до того — гарлебекскому палачу), но и только.

Алехандро Эскантадес и три его товарища остались лежать на монастырском кладбище под четырьмя одинаковыми скромными католическими крестами.

Настоятель монастыря, снаряжая отряд в дорогу, предложил взять проводников в лице кого-нибудь из братии, но Себастьян отказался.

— Мы не заблудимся, — сказал он. — И не нуждаемся в защите. Но всё равно примите мою благодарность за это ваше предложение. Pax vobiscum, брат мой. Я не забуду ваше содействие следствию и вашу доброту.

Аббат поклонился в ответ: «Pax vobiscum», и ворота за ними закрылись.

Животные шагали бодро. За время, проведённое на монастырском подворье, они повеселели и заметно раздались в боках. В жизни и в быту бернардинцы придерживались строгости и аскетизма, не балуя себя сытостью и разносолами, но рабочую скотину содержали в лучшем виде — всё время, проведённое на монастырских пастбищах и в монастырских же конюшнях, ослы и конь исправно получали полную мерку овса и охапку доброго сена.

Животные, как уже было сказано, шли резво, но и люди не отставали: дороги близ монастыря были великолепные, часть даже вымощена деревом, и, если б не жара, путь был бы в удовольствие. А к ночи стали на большой привал. По дороге попалось несколько трактиров, но из-за жары припасы портились, ночь обещала быть тёплой, и брат Себастьян решил не тратиться на стол и кров. Расположились возле маленького леска.

Мануэль Гонсалес пребывал в рассеянном расположении духа и обычно перед трапезой куда-то уходил. Золтан мог только догадываться, зачем он это делает, но думал, что, наверно, это как-то связано с мечом. Может, он молился ему, а может, проводил каждый вечер в бдении над оружием, как рыцарь перед посвящением. Он спал не больше четырёх часов, вставал с рассветом и ложился позже всех.

Глаза маленького аркебузира теперь всегда сияли отсветом почти религиозного экстаза.

— Я что-то не возьму в толк, что мы теперь-то здесь делаем? А? — вопросил у Хагга Иоганн Шольц, переворачивая длинные полоски шкварчащего мяса. Лопаткой ему служила длинная железная хреновина из арсенала пыточного мастера, которой отгибали кожу и сдирали жир при прижигании железом. Это обстоятельство могло подпортить аппетит, но Золтан рассудил, что этакий цинизм вполне (и даже более чем) допустим для палача.

— Лис убежал, — рассуждал тем временем Иоганн. — Так? Так. И девка испарилась: фьють — и нету. Сбежала, нет — не важно. Важно то, что мы не можем ей теперь ничем помочь. Не можем, а? Не можем. Так какого чёрта?

— Брат Себастьян потребовал, чтоб мы с ним ехали, вот мы и едем.

— Ну и что, что монах потребовал, чтоб мы с ним ехали? Он-то думает, что вы на самом деле герр Мисбах, но вы же не Мисбах! Значит, наше дело теперь сторона. Мы сто раз могли удрать, да и сейчас ещё не поздно. Бросить эти сундуки с железками, распрячь осла — и ходу, как в старые времена. Ни одна ищейка не догонит. А? А то, пока мы здесь зады морозим, там моя корчма, поди, совсем уж развалилась.

— Говори потише, Дважды-в-день. — Хагг покосился на солдат, но у них как раз поспела каша, и они всецело были заняты едой. — Говори потише. Ведь об этом знает только Мануэль, для остальных мы по-прежнему палач с помощником.

— Да, чёртов мальчишка пока молчит, — признал Иоганн. — Даже не пойму, чем вы его так купили! Сам стал не свой, как подменили: в глаза не смотрит, только вверх, говорит загадками, бормочет что-то... Знаете, как он вас называет, когда со мной говорит? «Рыцарь-сарацин»! Во как! Ни больше ни меньше! И вздыхает так, почтительно-почтительно. А как орал, что всех зарежет! Ох, не приведи Господь, как ляпнет что-нибудь этакое своему доминиканскому попу или его служке — пропали наши головы. С чего всё это, а?

— Зачем ты спрашиваешь? Меча не видел?

— Отчего же? Видел. Меч, потом как будто стала чашка, а потом — опять меч. Ну так и что ж? С вами я ещё и не такое видывал. Мало ли у вас в запасе колдовских штучек!

— Чего ж тогда ты на колени падал? А?