"Левиафан" побывал на нескольких фестивалях, а для Берлинале режиссеры подготовили три бонуса. Они показывают фрагменты своих записей на другой скорости, медленней, так что возникают призрачные образы, которые при обычном просмотре скрыты – силуэты, глаза, кости. Инсталляция демонстрируется и в обычном кинотеатре, и в новом культурном центре, который открылся в здании бывшего крематория в берлинском районе Веддинг. Рядом – маленькое старое кладбище, я обнаружил там памятник Павлу Аксельроду, Юлию Мартову и другим лидерам РСДРП, "в изгнании почившим". Крематорий был первым в Пруссии, открыли его в 1912 году, а закрыли в 2001-м. Урны перенесли, и теперь в траурных залах и колумбарии проходят выставки. Не всё, конечно, можно выставлять в таком месте, но "Левиафан" идеально подходит: кадры, в которых появляются призрачные тени, проецируются в пустые ниши колумбария. В соседнем зале – подозреваю, что там некогда стояли гробы, – сцены из "Левиафана" возникают на потолке, так что получается огромная фреска: вода и морские птицы точно души умерших. Впечатляющее зрелище: глядя в потолок, я пролежал почти два часа на полу (не пугайтесь, там есть подушки). Увы, Берлинале закрылся, а вместе с фестивалем и выставка в крематории, так что, если вы мечтали посмотреть кино про рыб, лежа на полу в морге, вы упустили превосходный шанс.
Потеряли всякий стыд
Распечатать
4 прокомментировали
Поделиться в социальной сети
Когда-то Бемби была юношей по имени Жан-Пьер
Дмитрий Волчек
Дата публикации: 13 февраля 03:43
По дороге на Берлинский кинофестиваль я остановился в Дрездене, чтобы посмотреть Creation-2012: финальную часть танцевальной трилогии Дэйва Сен-Пьера. Балеты Сен-Пьера называют «шокирующими», потому что артисты, изображающие купидонов и ангелиц, танцуют нагишом, если не считать белых крылышек. На самом деле ничего шокирующего в этом нет; балет, скорее, напоминает фантазию советского человека о заграничном разврате, вроде оркестра в комедии «Окно в Париж», где музыкантов заставляли снимать штаны.
«Немцы потеряли стыд. Конечно, можно бегать по сцене с эрекцией, но для этого нужны серьезные основания, а не просто прилив крови», – брюзжит герой фильма «Голая опера», с премьеры которого началось для меня Берлинале. Марк Роллингер, начальник отдела кадров люксембургской компании, состоятельный и одинокий господин, болен неизлечимой болезнью. У него повышенная хрупкость костей, тело держится на шурупах, однажды он сломал лодыжку, когда натягивал носок. Врачи сказали его родителям, что долго он не протянет, но вот ему уже 36 лет, случиться может всякое, так что Марк живет сегодняшним днем и безудержно развлекается. У него много страстей, одна особенно дорогостоящая: Марк путешествует по миру так, чтобы как минимум раз в месяц послушать «Дон Жуана» в каком-нибудь новом театре — он одержим этой оперой. Есть в его жизни и реальный Дон Жуан — порнозвезда Джордан Фокс, который оказывает эскорт-услуги широкого профиля: в частности, ходит с клиентами в музеи и театры. Множество других хастлеров развлекают несчастного неказистого Марка, приезжая в Люксембург по его вызову из не столь богатых европейских стран. Марк любит дорогое шампанское и поглощает его в изрядных количествах. Еще одно его увлечение — фотографировать айфоном юных друзей, оперные театры, комнаты дорогих отелей и венецианские пейзажи. Если бы все это было придумано, фильм наверняка оказался бы скучным фарсом, но это документ: Марк Роллингер, реальный люксембуржец, отважно открыл съемочной группе подробности своей сумасбродной жизни. Особую красоту «Голой опере» придают фрагменты из замечательной киноверсии «Дона Жуана» — постановка Джозефа Лоузи (1979).
Марк Роллингер — настоящий герой старой Европы: изощренный, извращенный, утомленный и нездоровый, но при этом изобретательный, живой и остроумный. («Рецензенты уже сравнили меня с Труменом Капоте и Густавом фон Ашенбахом, — говорит он