Культурный разговор

– В театре, в отличие от кино, вы сразу стали играть разнообразные роли. Кстати, не знаю таких аналогов, чтобы человек сыграл одну и ту же роль и в театре, и в кино. А вы сыграли Мышлаевского из «Белой гвардии» Булгакова и в спектакле МХТ в постановке Сергея Женовача, и в телефильме у Сергея Снежкина.

– Они разные. В театре он более легкий, озорной; у Снежкина он более жесткий, злой, и мы понимаем, что это все-таки трагедия, что он никуда не вернется, останется на поле боя. А в истории Женовача это человек, который останется в этой стране и продолжит жить. Кстати, к Снежкину я пробовался на роль Шервинского, но, к сожалению, петь по-оперному я не умею. Поэтому остался я Мышлаевским.

– Сергей Женовач работает иначе, чем Бутусов? У него другой подход?

– Юрий Николаевич – деспот. Он загружен идеями, он не дает спокойно дышать и расслабляться, он всегда в высокой творческой потенции, поэтому он давит всех, и из этой давилки капли искусства выдавливаются, иногда – большими потоками. Его способ – творчески мучить людей, для того чтобы получилось искусство. Но это его подход, его инструмент. А Сергей Васильевич другой. Он товарищ, союзник, брат, веселый и легкий человек, притом глубокий и переживающий, прекрасный, замечательный и умный режиссер.

– Главное, чтобы режиссер так или иначе шел к актерам, чтобы актеры были ему нужны, важны, а уж как он будет из них добывать искру, каким инструментом – это его дело. Но потом-то, когда зритель придет в зал, никакого режиссера не будет. Будут артисты отдуваться. Надо с ними работать поэтому, слава Богу, есть еще несколько парней, которые возятся с артистами. Это совсем в этом сезоне не так модно.

– Это вообще не модно. Поэтому все и пытаются и в кино, и в театре набрать самоигральных, с опытом, с умением. Дали им задание – сами что-нибудь слепят. И, к сожалению, это видно.

– Настоящий режиссер всегда открывает артистов. Или новые имена появляются, или он уже тех, кто есть, как-то неожиданно поворачивает. Для меня это непременная черта настоящего режиссера. Ненастоящий же режиссер их использует просто.

– Наверное, так оно и есть. Когда меня спрашивали – отчего вам не предлагают других ролей, не в боевиках, я говорил – трусы потому что! Но были смелые предложения, даже в кино, был фильм «Доктор Тырса» – это совсем другая история, не боевик. Там критики разбомбили, разорвали – обидно.

– Но совсем не все такие трусы. Например, вас же пригласили на роль Куприна в сериале по его рассказам. Некоторые зрители фыркали – дескать, «что из Пореченкова за Куприн?» – и были неправы. Пореченков вполне себе подходит на Куприна. Куприн был русский богатырь, дрался, пьянствовал. Страстный, могучий человек. Вы когда работали, читали про Куприна? Вы его любите?

– Да кто же Куприна не любит! Ну, во-первых, он журналист был мощный, а во-вторых, он ничего не боялся, яростный человек был, необузданный.

В сериале он вплетен в канву всего повествования, он один из действующих героев, но про себя он говорил, что только записывает как журналист то, что потом выливается в литературную историю. Поэтому Куприн больше наблюдает за той жизнью, которая проходит мимо него, иногда задевая его. И мы специально взяли некое отстранение Куприна от всего происходящего. Для меня это было новой попыткой что-то найти в себе, в этом моменте созерцания.

– И потом, вы играете лицо умственного труда.

– Ну наконец-то. Да… Будучи абсолютно барабанно пустым человеком, видите, какую-то маску глубокого созерцания изобразил.