Купание в пруду под дождем

Что ж, можно предположить, что это дело внутреннее. Возможно, Гоголь выискивал пошлого человека не где-то снаружи, чтобы затем описать свои наблюдения, а наблюдал за тем пошлым человеком, какого видел в самом себе, и очерчивал его.

В своих лучших работах, на мой взгляд, Гоголь – это сразу два человека в одном: косноязычный, напыщенный, чопорный провинциал и писатель с острейшим чутьем, который наблюдает за этим провинциалом и использует его, предъявляя вовне, тонко настраивая этот голос так, чтобы получилась изысканная комическая красота.

В последние десять лет жизни Гоголь утратил дар саморасщепления. Или, скажем так, пошлый человек взял верх. Сочиняя второй том «Мертвых душ», Гоголь, маясь, ударился в мистицизм и грандиозность, принялся слать из Италии высокомерные письма с духовными советами своим высокоученым российским друзьям, тем изумляя их и даже оскорбляя. (В одном из тех писем Гоголь советовал человеку, скорбевшему по недавно скончавшейся жене: «Друг, несчастия суть, великие знаки Божией любви… Я знаю, что покойницу при жизни печалили два находящиеся в тебе недостатка. Один, который произошел от обстоятельства твоей первоначальной жизни и воспитания, состоит в отсутствии такта во всех возможных родах приличий» [61].)«Выбранные места из переписки с друзьями» Доналд Фэнгер 

[62] называет «глубокой, зачастую до неловкого сокровенной книгой», в которой совсем нет «того иронического критического взгляда, каким отмечены лучшие, более ранние работы Гоголя».

«Отставив комический дух, породивший лучшие его сочинения, – или оказавшись им отставленным, – пишет Фэнгер, – [Гоголь] становится все более похож на свои же карикатуры».

«О верь словам моим! – призывает Гоголь одного из своих корреспондентов. – Я сам не смею не верить словам моим» [63].

Такое могло родиться на устах одного из персонажей гоголевского сказа, но написал их сам Гоголь – и притом совершенно серьезно.

Есть в «Носе» нечто узнаваемое и жуткое. Человек теряет нечто ценное и отправляется на поиски утраченного. У кого не случалось такого кошмара? Мы ищем что-то и никак не можем найти. Возникает мир грез, в котором все нацелено на то, чтобы нас изводить. Суть такого сна – в этом вот специфическом духе неподатливости сновидческого мира.

Вот как можно в общих чертах изложить ту часть повести, которую условно назовем «Ковалев только что обнаружил свой нос и просит о помощи» (начало на стр. 9):

– Отправляется домой к обер-полицеймейстеру, не застает.

– Отправляется в газетную экспедицию, где его не понимают и досаждают ему.

– Отправляется к частному приставу (не к полицеймейстеру), где его обижают.

– Отправляется домой, рассуждает, что во всем виновата штаб-офицерша Подточина, и она, как ему кажется, «колдовка».

– Приходит полицейский чиновник, приносит нос.

– Нос не встает на свое место.

– Ковалева посещает врач, нос он приставить на место мог бы, он отговаривает Ковалева, пытается купить нос.

– Ковалев пишет укоризненное письмо Подточиной, та в ответном письме сообщает, что Ковалева совершенно не понимает.

Алгоритм примерно таков: Ковалев пробует поступить разумно и всякий раз получает неудовлетворительный отклик извне.