Купание в пруду под дождем

С ходу может показаться, что «Крыжовник» – не тот рассказ, какой способен переменить чью-то жизнь. В нем толком ничего не происходит. Нет никакого масштабного действия, разрешающегося кульминацией, никакого выраженного конфликта. Ничья траектория жизни не меняется необратимо. Никто не умирает, не сражается и не влюбляется. По сути, все сводится вот к чему: двое друзей, попав под ливень во время охоты, прячутся в доме у третьего друга, где один рассказывает историю, которая не трогает слушателей.

«Крыжовник», тезисно:

– Иван Иваныч и Буркин на охоте, шагают по русской равнине.

– Буркин напоминает Ивану Иванычу, что тот обещал рассказать какую-то историю.

– Начинается дождь.

– Они идут к Алехину, их общему другу, обитающему неподалеку.

– Там они застают Алехина и Пелагею, его горничную.

– Все отправляются в купальню.

– Алехин грязнит воду.

– Иван Иваныч наслаждается купанием (чрезмерно, с точки зрения Буркина).

– Когда все возвращаются в дом, Иван Иваныч излагает обещанную историю, в которой:

брат Ивана Иваныча Николай Иваныч, желая деревенской жизни, на всем экономит, чтобы купить имение;

Николай Иваныч женится на вдове ради денег и, по сути, убивает ее своей скаредностью;

Николай Иваныч обретает имение;

Иван Иваныч навещает брата.

– В гостиной Иван Иваныч, изложив эту историю, выступает с речью:

счастливые – преобладающая сила, действующая с (бессловесной) подачи несчастных;

счастливым следует напоминать, что счастливы не все;

видеть теперь счастье Ивану Иванычу мучительно;

он призывает Буркина и Алехина жить не для счастья, а для чего-то большего: «Не уставайте делать добро!»

– В гостиной история Иван Иваныча кажется скукотищей.

– Буркин объявляет, что ему пора спать.

– Все отходят ко сну.

Вот что можно заметить: есть отступление (из-за дождя), начинающееся ближе к концу первой страницы, где Иван Иваныч собирается начать рассказ, и вплоть до начала стр. 4, две страницы спустя, где Иван Иваныч наконец приступает к изложению. Какое там «отступление» – его можно запросто изъять из рассказа. Смотрите, что получится, если вырезать эти страницы:

Иван Иваныч протяжно вздохнул и закурил трубочку, чтобы начать рассказывать: [ВЫРЕЗАЕМ ДВЕ СТРАНИЦЫ.] «Нас два брата, – начал он, – я, Иван Иваныч, и другой – Николай Иваныч, года на два помоложе».

(Стыка вообще не видно.)

Это отступление – из тележки ВПЗ, но из того, что в первом чтении можно и не заметить. Смотрится совершенно естественно. Идет дождь, и, конечно, Ивану Иванычу придется погодить с историей, пока не найдут они укрытия. Мы идем следом, не подозревая, что это отступление, просто стараемся, как и наши герои, найти место посуше.

И все же вот оно: 89-строчное отступление в рассказе из 406 строк, едва ли не четверть от всего рассказа.

Как мы уже говорили, жанр рассказа по определению самой формы требует действенности. Его ограниченная протяженность предполагает, что все в нем зачем-то нужно. Мы по умолчанию считаем, что автор продумал в нем все вплоть до пунктуации.

Пока же давайте просто пометим себе это отступление как структурную единицу этого рассказа (бзик, зоб). Пусть полежит у нас в тележке ВПЗ, а когда доберемся до конца, глянем на него еще раз и спросим: «Ну хорошо, так для чего же ты?»

Вспомним подход, который мы применили к Тургеневу, полезный для того, чтобы как следует разобраться в том или ином прозаическом произведении, – зададимся вопросом: «В чем сердце этой истории?»