Квартира

Позвонить — значит признать, что думаешь об этом; случайный эпизод на даче был неслучайным, а оставил какой-то след и требует продолжения. Кем Фролов станет, если продолжит это умопомешательство? Нет, звонить не стоит, это нехорошо.

С другой стороны, не мешало бы все прояснить. Ведь мало ли на что рассчитывает Юдин. Мало ли что привиделось ему в том помутнении рассудка, чего он теперь ждет и кем считает Фролова. Фролов до конца не понимал, что именно будет говорить, но взвесил все и решил: надо найти повод встретиться, а там будет видно.

Фролов терпел воскресенье, понедельник и вторник. Слава богу, в среду нашлась уважительная причина заглянуть к Юдину. Он вышел из трамвая, миновал сквер и гастроном и остановился у нужного дома. Лавочка у подъезда была пуста. Он закурил и выдохнул дым, надеясь перевести дух. Как назло, тут же дверь подъезда открылась, и на улицу выпорхнул Ванька.

— О, а ты чего здесь делаешь?

Фролов заранее приготовил ответ, но все равно замешкался и от волнения закашлял.

— Т-тх-так ведь первое октября. День расчета.

— А, ну да. Тебя подождать?

Фролов откашлялся и прохрипел:

— Нет, лучше иди. Переброшусь парой фраз с Сергей Санычем и поеду домой.

— Ну ладно. Только ты давай побыстрее, а то у него следующий ученик скоро придет.

Фролов дождался, когда сын скроется из виду, раздавил окурок о стенку мусорного ведра и поднялся на второй этаж. Все было как обычно: гудели лампы, пахло кипяченым бельем, из-за дверей коммуналок раздавались голоса и шорохи. Фролов с минуту постоял у нужной двери, собираясь с духом, и наконец нажал на звонок. Из-за двери раздались звуки шагов и приглушенный голос:

— Да это, наверное, Ваня что-то забыл. Я открою.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Юдин. Он обвел Фролова взглядом.

— Сережа, кто там? — крикнула Роза Эдмундовна из глубины квартиры.

— А… да это Ванин папа.

— Пришел рассчитаться за занятия, — тихо подсказал Фролов.

— …пришел рассчитаться за занятия.

— Ох, Володя! Давно не заглядывал. Надо предложить ему кофе.

— Влдмирпалыч, вы кофе хотите?

— Нет.

— Ну тогда… э-э-э… пойдемте в комнату.

Фролов разулся и занырнул в комнату. Юдин зашел следом, плотно закрыл за собой дверь и повернулся к Фролову. Посмотрел выжидательно.

— Так, — сказал Фролов. — Насчет дачи.

Он собирался сказать что-то вроде: «Спасибо за все, но обойдемся без продолжения», однако даже в уме эта фраза звучала неуклюже. Он запнулся и воззрился на Юдина с немой мольбой: помоги мне. Как всегда, Юдин все истолковал неверно и шагнул к нему навстречу.

Фролов растерялся и слабо запротестовал:

— Да ты чего, с ума сошел… — хотя рука его уже вцепилась в рубашку Юдина, скомкала, притянула ближе.

Теперь все было совсем не так, как на даче. Там — тишина и уединение, а здесь повсюду глаза и уши. Фролов попятился к стене подальше от эркера, чтобы не попасться случайному прохожему. За стеной Роза Эдмундовна слушала радиоспектакль, а в коридоре громко топал ребенок.

— Ох, Вов, у меня времени в обрез, сейчас ученик придет. Давай завтра? Ты во сколько освободишься?

— В пять.

— Отлично, приходи после пяти.

— Что, прямо сюда?

— А куда ж еще?

— Хорошо. Я приду.

И вот все покатилось к черту, трясясь, грохоча и разваливаясь на ходу. В четверг Юдин встретил Фролова на пороге квартиры, охваченный радостью как огнем, и громко прошептал:

— Пошли скорее.

Много лет спустя Фролов вспоминал эти минуты как благословенное чудо, а тогда казалось — ужас, а вдруг кто-нибудь заметит. Сердце выпрыгивало у него из груди. Он был проклят и одновременно благословлен. Все говорил себе: вот сейчас, еще минуточку. Еще секундочку. Уйти было невозможно. Каким-то краем сознания Фролов уже понял, что никуда не денется от Юдина. Он будет думать о нем, таскаться к чужому дому, торчать на лестнице, укоряя себя за слабость и страшась переступить порог. Но, слава богу, не сейчас, а чуть позже, а сейчас можно и поддаться.

Смешно, что он мыслил эту странную связь именно в таких терминах: «поддаться». Будто что-то надвигалось на него и захлестывало, а он выбирал — уворачиваться или нет. Все это было похоже на горный обвал. Минуту назад стоял на ногах — и вот уже лежишь, погребенный под неподъемной тяжестью.

В те первые дни они почти не разговаривали, только набрасывались друг на друга за закрытой дверью, боясь издать лишний звук. Фролову стало казаться, что раньше он не замечал, как вблизи выглядят лица. Какого цвета глаза, как блестит лоб, какой бывает форма губ и кожа на кончике носа. Впервые в буднях Фролова появилось что-то, о чем хотелось вспоминать перед сном. На работе он был рассеян, с трудом мог сосредоточиться на делах и часто поглядывал на часы. Танечка в курилке спросила, как там дела с Ивановой, и Фролов даже не сразу вспомнил, о чем речь.

— А?

— Иванова из Нижневартовска, помните? Вы еще хотели уточнить в отделе кадров, уехала она или нет.

— Ах да… Все верно, уехала.

— А я что говорила? Видите, эта квартира уже у вас в кармане.

— Наверное, — согласился Фролов.

— Не наверное, а так и есть, — убежденно сказала Танечка.