Квестер

Так было и в этот раз. Только после продолжительного монолога — о своём детстве, об отце и матери, после припадка ругани и последующей тихой молитвы Шамиль вдруг запел. Он начал петь ту самую старую чеченскую песню, которая была ему вместо всей музыки мира. И эта песня, отцовская песня, вдруг начала петься так, что Шамиль, крепко зажмурив глаза, ясно увидел родительский дом, залитые солнцем горные луга, своих друзей и себя — маленького. Суровый бородатый боец не удержал крупных слез, они намочили шрамы на его щеках, а песня рвалась из горла, словно птица из клетки, и ничто не могло её остановить.

Но в любой песне, как и в жизни, есть начало, а есть конец. Кончились слова, а затем умолк, затих в ночи долгий последний звук. Наступила тишина. И тут впервые за последние три ночи Шамиль услышал голос деда:

— Спой ещё… сынок!

Что-то дрогнуло в душе Шамиля — не столько от пения, сколько от неожиданно прозвучавшего голоса этого старого слюнявого Пихты, про которого чеченец уже почти и думать забыл, и… от его «сынок…». Шамиль помялся немного, но всё же запел снова. Конечно, это уже была не та песня, ведь пел чеченец не себе, а постороннему слушателю. И пел теперь её Шамиль, как лучшую песню его страны, как гордость своего народа, стараясь, демонстрируя, показывая…

Вновь окончилась песня. И дед тихо сказал:

— Спасибо, сынок…! Однакося, не могёте вы, кавказцы, без показухи! Второй-то раз ужо не так спел-та, ага!

— Да што ты панымаэшь, дэд! — обозлился Шамиль. — Ваши-то пэсни — всэ шайтан прыдумал!

— Да трошки понимаю-то! А песни наши… — ответил Пихто и вдруг сам запел. Голосок его, тонкий от старости, стал выводить печальную песню о вольной птице, о любящей девице, о тяжёлой судьбе-разлучнице, да о людях злых…. И Пихто, певший её, тоже вспоминал дом свой в Кочегурах, бугор, на котором он стоял, да видные оттуда хитроумные извилины речушки, что текла внизу. Такие же прихотливые были те извилины, как и песня эта…

Длинная была песня, но и она кончилась. Наступила тишина, и Шамиль, снова смахнув слезу, но, верно желая сравнять какой-то, одному ему ведомый «чеченский счет», пробурчал:

— Чэго за пэсни у вас: воете, как коты улычные!

Старик, улыбнувшись, промолчал.

Утром они встали и вновь пошли навстречу течению Реки.

4

Все знают, что идти по песку тяжело. Ноги быстро устают, тело наваливается само на себя удвоенным весом и от всего этого кажется, что не только сам идёшь, но ещё и несёшь кого-то: невидимого, но очень тяжёлого.

Это на Земле. Там есть мышцы и усталость.

А в Бестерленде ничего этого нет.

А идти по песку всё равно — тяжело.

Тестер уже и не верил в то, что эта долбанная пустыня когда-нибудь кончится. «Может быть, что-то произошло у них там с главным компьютером, и пустыня вдруг стала бесконечной? Или пустыней стала вся Бестерляндия?» — думал он, уже сбившись со счета, сколько дней (или недель?) он перемалывает ногами этот песок.

Горы, казавшиеся сначала такими близкими, такими же и оставались, только теперь они казались страшно далёкими. «Может, пароль какой надо знать?» — подумал Тестер. Да нет! Вроде не проходил он ничего такого, где нужно было бы называть пароль! А в общем, всё очень походило на старую компьютерную игру, в которой player вышел за края игровой зоны, а там: иди хоть всю жизнь, а до нарисованных на горизонте гор не дойдёшь никогда! А, может быть, подумал Тестер, это такой способ защиты Базы: бесконечная пустыня, пройти которую может только тот, у кого есть разрешение? И вот в этом-то последнем предположении Тестер уже почти утвердился окончательно, когда вдруг различил на горизонте тёмную полоску.

«Зелёнка! Лес или трава!»

Внутри Тестера мгновенно, как в электрочайнике, вскипело нетерпение и погнало его бегом к этой ох, как давно ожидаемой, но от этого не менее волнующей его воображение зелёной полосе. По мере того, как Тестер к ней приближался, полоса росла и превратилась, наконец, в заросшую великолепным лесом красивую лощину, за которой виднелся край блестящего зеркала какого-то водоёма. Человеку на Земле понадобилось бы полдня времени, чтобы пройти всё это, но здесь была Бестерляндия. Тестер в нетерпении сбежал по склону, продрался сквозь кустарники, бегом преодолел лес, поднялся на низкую противоположную сторону лощины и… увидел такую красоту, от которой у него перехватило дыхание.

Огромное озеро окаймляло широчайшим полукругом статные могучие горы, верхушки которых, покрытые снегом, терялись в облаках. Весь этот горный массив имел вид стен и башен огромного замка, внутри которого Тестер и увидел город. Это, без сомнения, был Дорстаун. Построенный в духе первых колонистов, обживателей Нового Света, городок так хорошо вписывался в окружающую природу, что как будто родился вместе с этими горами и этим озером. «Хотя почему «как будто»? — спросил себя Тестер. — Всё это действительно родилось одновременно! Это же Бестерленд!»