Квинтовый круг

Шашлычник приподнял тело Виты за плечи, затем за талию, и Котя натянул на нее мешок.

– Теперь бы чем завязать…

– Да вон, возьми ее лифчик.

– Годится. Так… Теперь потащили. Только осторожно, чтобы не порвать.

– Ерунда все это, – прогнусавил Котя, – мистика.

– А чего же мы ее второй раз убиваем?

– А хрен его знает!

– Хрен-то, может, и знает, да мы не знаем.

С двух концов они взяли упаковку и понесли к воде. Мертвое тело тяжелее живого – они тащили его полусогнутые.

– Раз, два, три! – скомандовал Шашлычник.

Всплеск. И перед моими глазами поплыл по реке труп женщины во вздувшемся целлофановом мешке, но это уже из вчерашней реальности.

– Надо бы оттолкнуть чем.

– Здесь глубоко и течение быстрое. Унесет.

Котя и Шашлычник подошли к костру.

– А с этим что? – спросил Котя.

Я понял, что это про меня.

– С этим проще: целлофан не нужен. Столкнем вместе с корягой.

– Плыть будет.

– Не будет. Этот топляк сразу на дно пойдет, – авторитетно заявил Шашлычник, вытирая губы рукавом штормовки. – Я вот только думаю: чего мы будем корячиться? – пусть сам тащит корягу в воду.

– Если только проснется.

– Сейчас растолкаем, – сказал Шашлычник и направился в мою сторону.

Но в это время раздался посторонний звук: будто фыркнула лошадь.

– Подъехал кто-то! – шепотом произнес Котя.

– Засыпь костер, – приказал Шашлычник, выхватывая пистолет.

– Бросай пушку! – раздалось рядом со мною. Голос показался знакомым, и не только мне.

– Гнутый!! – закричал Котя и устремился от костра к воде.

Пистолет в руках Шашлычника три раза дернулся, вспыхивая не очень ярко из-за глушителя, и тотчас у меня грохнуло над головою, и Шашлычника подбросило (аж пистолет кувыркнулся вверх) так, будто сзади толкнул его бампером самосвал. Воя, он свалился на землю.

Сверху из темноты, шурша кустарником и осыпающимся песком, сбежало несколько человек. Один из них далеко отбрасывал в сторону ногу, будто косил ею траву. В свете костра я разглядел, что их трое. Один из них бросился к реке и несколько раз выстрелил. Гнутый и Шлеп-Нога подошли к корчившемуся Шашлычнику. Пуля, очевидно, попала ему в живот.

– Ну, вот и встретились, – сказал Гнутый, переворачивая Шашлычника носком ботинка на спину. Тот перестал стонать и замер, подняв согнутые в коленях ноги и зажимая руками рану. Страх, а может быть, и мужская гордость заставили его пересилить боль.

От воды подошел Таран.

– Ушел? – спросил Шлеп-Нога.

– Не знаю. Темно.

– Зато этот уже никуда не уйдет, – сказал Гнутый.

– У меня, как и у тебя, свой хозяин, – подал голос Шашлычник. Говорил он прерывисто, с трудом, – а мы пешки. Приказано убрать, вот и выполняем…

– Хозяин?! – зло прервал его Гнутый. – А Леху он тебе тоже приказал сажать на шампур? Нет. Это ты поиздевался над ним из-за бабы. И тебе не нужно было от него никакого признания, никаких бабок. Просто мучил его, а сам кончал в штаны от наслаждения. Что, неправда?..

Шашлычник молчал.

– Да закругляйся с ним! – торопил Таран.

Шашлычник вытянул ноги, пропахав пятками две борозды на песке и, не отрывая рук от живота, приготовился к смерти. Умолять было бесполезно, и он об этом хорошо знал… Его бросили в воду Таран и Шлеп-Нога.

Гнутый подошел ко мне.

– Привет, корреспондент! Не довезли мы тебя по назначению. Ты уж извини. Бывают и у нас проколы. Посвети, – приказал он Тарану и щелкнул ножом, а я почти зримо представил, как распрямилась тугая пружина, выталкивая из рукоятки блестящее узкое лезвие.

Ударил яркий сноп света, на мгновение ослепив меня, Гнутый положил широкую ладонь мне на затылок, согнул меня так, что я уткнулся лбом в колени. И все в мире для меня перестало существовать, кроме согнутой спины, кожа которой воспринималась тонкой резиновой пленкой воздушного шарика, созревшей даже для комариного укуса, чтобы разлететься в клочья… Гнутый резким движением снизу вверх перерезал бельевую веревку, соединяющую меня с корягой.

Я вытащил руки из-за спины и, поднявшись, стал растирать затекшие кисти, а Гнутый тем временем, упирая лезвие в ближайший ствол дерева, вогнал его в рукоятку.

С трудом идем по сухому песку. Впереди Таран водит из стороны в сторону лучом фонарика, за мною, шумно дыша, сшибает с кустов листья Шлеп-Нога. Синеватым бликом полыхнул капот машины. Гнутый открыл дверцу и включил освещение в салоне.

– Рассаживайтесь, да поживее, – поторопил Гнутый.

– Может, подожжем их тачку? – предложил Таран.

– Не надо, – отрезал Гнутый, – пусть думают, кому положено, что это несчастный случай на рыбалке.

– Гильзы-то все равно найдут, – заметил Шлеп-Нога.

Гнутый ничего не ответил, завел двигатель и, включив ближний свет, повел машину по проселочной дороге, стараясь не съехать в окаменелую колею да поменьше царапать облицовку о нависшие с обеих сторон ветки. Казалось, что мы едем в пищеводе какого-то зеленого чудовища.

Волжский проезжали в полосе густого тумана. Но перед плотиной его граница резко обозначилась, будто у отрезанного ножом ломтя студня. Спартановка, тракторный завод. Вторая Продольная магистраль.

Динамик включился неожиданно, по крайней мере для меня:

«Гнутый!»

– Слушаю.

«Все в норме?»

– В основном.

«А конкретно!»