Квинтовый круг

– Да, всех, – кивнул Борнов и, чтобы окончательно добить редактора, уточнил, глядя на него: – Всех без исключения. А теперь все свободны. Разберитесь каждый по своей линии. Докладывать немедля.

– А мне? – подал голос начальник контроля.

– Тебе уже ничего не надо.

Когда кабинет освободился, вошла секретарша и сказала, что звонила жена, ждет на обед. Борнов взглянул на часы и досадливо поморщился.

– Скажите ей, что занят. Пусть обедают без меня.

Секретарша согласно смежила веки и тут же спросила:

– Где будете кушать?

Напоминание о еде пробудило в нем аппетит.

– Давайте сюда, – распорядился он.

Секретарша беззвучно удалилась, а Борнов отворил искусно вмонтированную в заднюю стенку кабинета – и опытный глаз не заметит – дверь комнаты отдыха, обставленной по новейшим образцам, с ванной и туалетом, с аквариумом и японским телевизором. Он открыл холодильник, неспешно прошелся усталым взглядом по этикеткам заморских вин и остановился на привычном коньяке. Настоятельно требовалось снять напряжение.

Секретарша принесла обед, пожелала приятного аппетита и оставила Борнова наедине с собственными мыслями, а точнее, с безмыслием, потому что после коньяка ни о чем не хотелось думать.

Покуда Борнов обедал, Чертенок спокойно расставил все собранные в пригоршню буквы на свои места и в оставшееся время решил поглядеть, что творится в редакции. Через минуту он проник в кабинет редактора.

Редактора было не узнать. Еще совсем недавно покорный, перепуганный и молчаливый, он грозно восседал в своем кресле, то и дело с грохотом опуская на стол увесистый кулак. Его замы, ответственный секретарь, заведующий отделом, выпускающий и прочие редакционные работники, как давеча он в кабинете Бор-нова, втягивали головы в плечи и робко оправдывались, представляя экземпляры газет, с которыми работали при выпуске. Но это не помогало, редактор продолжал метать громы и молнии. Выпускающий уже был понижен в должности с выговором, ответственный за выпуск отделался строгим выговором с занесением, остальные ждали своей очереди.

«Все как и должно быть», – решил Чертенок удовлетворенно. Хорошо изучив законы человеческих взаимоотношений, он знал ход дальнейших событий и потому задерживаться не стал – поспешил обратно, в руководящее Учреждение.

Борнов плотно отобедал – и раздражительность его поулеглась. Теперь он ждал докладов, чтобы наказать кого следует и заняться текущими делами. Хотя нет, какие уж там дела – выбили из колеи, мерзавцы!

Редактор не заставил его долго ждать, позвонил и начал докладывать:

– Я все проверил от начала до конца и не обнаружил ошибки. Матрица была единственной, и в ней все на месте, вот она, передо мной.

– А передо мной газета! – повысил голос Борнов, вновь начиная раздражаться. – Ты хочешь сказать, что в этом деле и виновных нет?

– Но их действительно нет, – выдавил редактор упавшим голосом.

– Такого не бывает. И чтобы ты это твердо усвоил, объявляю строгий! – И помолчав, уточнил: – Для начала.

Он бросил трубку и подумал: «А редактор недалек, если не постиг простой истины: вины может и не быть, но виновного всегда находить обязаны. Ошибся я в нем, ошибся. Надо подумать о новом».

Борнов приподнялся, чтобы встать из-за стола, и, непроизвольно наклонясь над газетой, вдруг увидел «н» в своей фамилии. Он тряхнул головой, присмотрелся – все буквы стояли на месте. Сначала решил, что перепутал экземпляр, взял другой, но и там «н» стояла. Руки его сами потянулись к пачке газет и принялись перелистывать одну за другой. И ни в одной не было опечатки. Он кинулся в комнату отдыха, ополоснул лицо холодной водой и вернулся к столу, робко косясь на газету и опасаясь увидеть эту злополучную «н», которой там не могло быть.

Но она стояла. И Борнов бессильно опустился в кресло. Что произошло? Непонятно. Подменить газеты было невозможно по той простой причине, что в кабинет никто не входил. Секретарша принесла обед, но к столу не приближалась, он это видел собственными глазами.

Своими собственными, черт возьми! Хоть себе-то он должен верить или нет?

Все это время Чертенок наблюдал за Борновым и посмеивался от удовольствия. Но в какой-то момент в нем вдруг шевельнулось непонятное чувство – то ли жалость, то ли пресыщенность созерцанием людской глупости… Скорее всего, жалость, потому что Борнов сделал людям больше зла, нежели добра, а это, по чертовым понятиям, фактор весьма положительный.

И Чертенок решил показаться, чтобы Борнов увидел его и понял, чьи это проделки, и успокоился наконец.

Он так и сделал: уселся напротив стола, сосредоточился – и стал видимым для человеческого глаза.

Борнов взглянул на Чертенка, и челюсть его отвисла, глаза поползли на лоб, лицо вытянулось, а картофельный нос еще больше округлился. Повинуясь древнему инстинкту, он вздернул руку, чтобы перекрестить видение, но как это делается, не знал. Рука так и осталась висеть в воздухе.