Чертенок не выдержал и подмигнул, дескать, в чем ты еще сомневаешься, черт перед тобой, что ни на есть самый взаправдашний, живой. Лицо Борнова сделалось известковым, рука упала на клавишу селектора, и он хрипло произнес:
– Срочно врача.
«Эх, ду-уррак! Он так ничего и не понял», – подумал Чертенок с сожалением и, острым когтем прокарябав на полированном столе несколько полос, чтобы оставить память о себе, вскочил, опять сделался невидимым и вылетел в форточку на поиски новых пакостей.
Геннадий Мельников
Баллада об одноногой стюардессе
фантастический кинороман
Глава первая
Гостиница «Юбилейная». Седьмой этаж
Пронзительный женский крик, расколов тишину, скомкал границу между реальностью и сном.
Я проснулся в холодном поту, но несколько мгновений мое сознание все еще продолжало оставаться по ту сторону зыбкой грани, в колеблющемся пространстве, обозначенном светом костра…
Знаю, что все происходит на пляже, хотя реки и не видно в темноте, я сижу на мокром песке, привязанный к коряге, чувствуя, как холодит босые пятки, а в спину упираются засохшие корни. Халат у меня распахнут на груди, а тапочки остались где-то в зарослях, когда меня волокли от машины сюда.
У костра Гнутый и Шашлычник. Они что-то хотят от нас с Витой, которая лежит на спине совершенно голая и, кажется, тоже связана. Шашлычник, сложив вдвое полосатый чехол от удочек, чтобы не обжечь руки, достает из костра покрасневший кусок арматуры и направляется в сторону Виты.
Я знаю, что сейчас произойдет, и хочу крикнуть Гнутому: «Не подпускай!», но только беззвучно шевелю губами.
И вдруг щелкнул выключатель, исчез костер, розоватые блики на песке, тускло освещенные стволы деревьев. Остались лишь малиновая черточка раскаленного прута и шепот Виты: «Мамочка…мамочка», тотчас перешедший в пронзительный крик…
Я открыл глаза. Темнота. Размытым розоватым четырехугольником выделялось окно за сдвинутыми шторами. Осознаю, что я нахожусь в гостинице, что еще очень рано и можно поспать, но мне сразу это не удается. Причиною тому странный сон, хотя и не совсем неожиданный для меня: я уже давно обратил внимание на то, что после изрядной дозы алкоголя (а позавчера был прощальный ужин по случаю окончания моего отпуска) на вторую ночь меня одолевают сновидения – продолжительные, запоминающиеся, с неправдоподобно выписанными по четкости деталями.
Так и сейчас: я отчетливо видел, как белели уголья потухающего костра в том месте, куда дул, встав на четвереньки, Гнутый, как топорщилась брезентовая куртка на спине Шашлычника. Когда он, повернувшись, тянулся к рюкзаку, видел клубок грязной лески на песке у моих ног, и даже более – проснувшись среди ночи, я все еще чувствовал запах дыма от костра.
Но я не имею ни малейшего понятия, кто это такие – Гнутый, Шашлычник. И у меня нет знакомой по имени Вита. Обычно в моих сновидениях незнакомые мне люди никак поименно не обозначались. Очевидно, в этом вопросе я делаю прогресс.
Вторая половина сна была не такой связной, хотя и являлась продолжением первой: тот же берег, костер, но ни Гнутого, ни Виты (ее, завязав в целлофановый мешок, столкнули в воду). Я, уже не связанный, сижу в круге света и играю с Шашлычником в «орла и решку». Сейчас уже нет той напряженности, гнетущего ожидания развязки, более того – я чувствую себя очень уверенно, с элементом самодовольства: потому что Шашлычник понятия не имеет о теории вероятности, которую я не только изучил на третьем курсе гидротехнического института, но и могу нарушать ее законы-теоремы. У меня полтинник упадет на «орла» или «решку» столько раз, сколько я захочу, и все потому, что я еще умею замедлять время… В качестве выигрыша котируются спички. Они лежат на газете – возле меня их уже целая горка, рядом с моим напарником пустые коробки. Я сгребаю свой приз ладонями и бросаю в костер. Спички поочередно вспыхивают и трещат как фейерверк.
Ерунда какая-то, подумал я, окончательно проснувшись, и сразу же почувствовал, что на меня кто-то смотрит с пола. Сосед? Да нет, он еще до двенадцати собрался в аэропорт. Нащупываю выключатель. Вспыхивает бра. В номере, кроме меня, никого. Начало – прямо как в романах Чейза, усмехаюсь я: здесь тебе и пронзительный женский крик, и взгляд в темноте. Сказывается профессиональная подготовка.
Смотрю на часы: двадцать минут пятого. Снова выключаю свет, но понимаю, что больше не засну – этот тяжелый взгляд я прямо физически ощутил сквозь колеблющуюся синеву приближающегося рассвета. Но почему колеблющуюся?
Глаза привыкают к темноте, и я догадываюсь, что это колебание, еле уловимое движение, связано с окном. Напрягаю зрение… Да, там что-то шевелится и ходит розоватыми волнами, как свет от костра. Но какой костер может гореть на уровне седьмого этажа? Скорее всего, это колышет ветром штору. В номере прохладно.
И в это время по коридору кто-то пробежал, и тотчас же раздался (я теперь не боюсь повторений) пронзительный женский крик, но теперь уже не во сне, а наяву.