Лагерь

— Нет, зеркало висит в воздухе. Я рассчитываю на появление второй рамы, и вот тут основная засада. Малина идет по прямому пути, для нее он не левый, не правый, путь как путь. И я не знаю, за какой рамой ее мир. Выйду не туда — мне капут. Поэтому я высунусь, удостоверюсь. Если цикл начнет затягивать — какой дам сигнал?

— Два коротких, — Настя постучала по липовой татуировке. Леша сверился с записями.

— Гляди-ка, верно!

— Позвони, как выйдешь.

— Короткий пауза короткий вместо звонка, — напомнил Леша, но Настя настояла:

— Все равно позвони, как доберешься до вышки. И возьми деньги на электричку.

— На даче остался кошелек, — вспомнил Леша. — Конечно, если твой придурок не стибрил заначку.

— Мой придурок — это ты.

Леша засмеялся, в этот раз непритворно, и увлеченно предложил:

— Переезжай ко мне, а? Лидка выделила спальню, я там от безделья крышей трогаюсь.

Настя ответила неоднозначным смешком. А к пяти перенесла вещи к Леше.

К этому часу вернулась с каникул Таня. Она выглядела совсем не отдохнувшей. Скорее, уставшей. Даже изможденной.

Настя словно перенеслась в августовский день, ставший ключевым в запутанной эпопее. Тогда Олеся пришла из санитарного блока, тоже уставшая. Как обычно, в отчужденной меланхолии. Никто не воспринял ее плохое настроение всерьез — а потом склока, задутые свечи и фатальный стук в дверь. Интересно, что загадала Олеся? Сбылось ли сокровенное, рожденное праздничным волшебством?

Настя попыталась слепить Олесю из полузабытых совместных будней, но вместо этого собрала в памяти бесцветные непокорные губы и удивительно бесхитростный взгляд в полинялых глазах. От Малины мысли перепрыгнули на Матвея, и его бессвязную латынь. Настя посмотрела, что значит Bellis perennis и ее словно окатило кипятком. Маргаритка. Маргаритка многолетняя. Матвей что-то бормотал про Антона…Про ягодки и цветочки…Антон общался с Яной, Яна — Владимир, и она зачем-то спуталась с Малиной, мертвой и воскрешенной. Уж не задумал ли Антон?…

Настя бегом оставила за собой пролеты и застала Лешу и Таню на полднике.

— Нифига у него не получится, — желчно сказал Леша, выслушав Настины идеи. — Малину воскрешали с зеркалом, а мы его кокнем, вот и сказочке конец.

Таня отреагировала обыденно, словно давно прознала о замыслах Антона, и спросила безучастно:

— Во сколько завтра?

— В девять. Цикл разгоняется около восьми, — разъяснил Леша. — И длится, пока стрелка не обогнет циферблат. Придем, когда Малину окончательно засосет, и сработаем втихаря.

На миг Таню накрыла тень сомнения. Будто вопрос, который она собиралась задать был правонарушением Устава. Подточив яблоко до куцего огрызка, она набралась решимости и настоятельно попросила:

— Расскажите мне о ней.

Настя и Леша с опаской переглянулись.

— Что в ней такого особенного, за исключением голоса и внешности?

— Ничего, — выдохнул Леша как на духу. — Пустышка, напичканная Олесиными умностями под завязку. Я вагон времени убил, пытаясь вникнуть, вот что втрескался Матвей и раскусил: реально ничего. Как будто пообещали конфету, а подсунули фантик. Да, Малина пылит мудреностями, но заставь ее передать суть — влет потеряется. Не представляю, как Лексей залип на нее в 19 веке.

— В селе 19 века ты, небось, был такой же, — развела руками Настя.

— Может, и не я, — туманно ответил Леша. — Но это наше с ней дело, персональное.

Он отделался загадочным покачиванием головы, наспех поцеловал Настю и ушел с полдника по-английски.

Однако уже к десяти наведался к Тане, дал переписать утвержденные сигналы и вытянул Настю в свою новую комнату на пятом. Там Леша заперся на шпингалет, погасил все светильники, будто лично выплачивал за электроэнергию и вводил режим строжайшей экономии. Затем занавесил лунные окна. Поцеловал Настю в губы и, словно прося у нее прощения за все провинности разом, прошептал:

— Я ужасно устал от Малины, от этого лагеря, от дома. Когда мы справимся, а мы справимся — я переберусь в Москву, и мы будем вместе. Я больше никогда не наступлю на те же грабли, — он не пояснил, но Настя сообразила, что Леша подразумевает упущение с Олесей.

Так, за мечтами о будущем жилье, где обязательно заведут собаку, и она будет цокать когтями по паркету и вылизывать утром сонные лица, ребята провели всю ночь.

К половине восьмого на пятый поднялась невыспавшаяся, зевающая во весь рот Таня. Одетая по походным правилам: в зимние дутые брюки, неброскую куртку. С рюкзачком, сплюснутым блинчиком. Таня доложила: и администрация, и нерадивые студенты, корпящие над пересдачами, расселились по кабинетам и классам.

— Складываемся и в бой, — обрадовался вестям Леша. Ребята загрузили портфели пятью мотками, каждый по 10 метров, запаслись перочинным ножичком (мало ли, где-то застопорится, и среди бабушкиных комодов Леша не сыщет ножниц), фонариками, и спустили всю мелочь, чтобы залить термос кофе.

8.20. Пора.

…Морозные вихри обжигали лицо. Настя уклонялась от завываний зимы, растирала варежкой раскрасневшиеся щеки. Другой мяла ладонь Леши.