Лароуз

Сноу поставила на стол банку с майонезом и достала рулон пленки для заворачивания продуктов. Потом налила в миску четверть чашки растительного масла. Мэгги села на кухонный стул, ее плечи накрыли полотенцем и принялись втирать майонез с маслом канолы[212] сначала в голову Мэгги, а затем в каждую прядь ее волос. Мэгги хотелось смеяться. Запах был странным, но массаж Сноу действовал так хорошо, что изнутри Мэгги словно наполнилась пузырьками какого-то пенящегося напитка. Она закрыла глаза и плотно сжала губы. Расхохотаться было бы странно. Сноу обернула голову Мэгги полиэтиленовой пленкой, плотно подоткнула ее концы, а затем повязала сверху полотенце так, что оно напоминало тюрбан.

— Теперь можешь пересесть в папино кресло. Джозетт положит замороженные чайные пакетики тебе на глаза и сделает солевой пилинг ступней. После этого она нанесет майонез мне на волосы, а затем мы сделаем маску для лица из яичных белков.

— Я тоже хочу маску, — сказала Эммалайн, увидев, как девочки наносят кисточками яичные белки на лица себе и Лароузу.

Потом они лежали на диване и на расстеленных на полу полотенцах, слушая радио в ожидании, когда белок затвердеет. Когда тот стал сохнуть, он стянул кожу.

— Ты это чувствуешь?

— Еще бы, — ответила Мэгги, глаза которой были закрыты под тающими пакетиками чая.

— Как-то больно, — пожаловалась Джозетт через минуту.

— Это потому, что белок стимулирует коллаген.

Эммалайн села.

— Можно теперь снять эти примочки?

Мэгги сняла чайные пакетики с ее глаз.

— У меня лицо высохло, — сообщила она.

— О! Только не улыбайся, — предупредила Джозетт.

Но Мэгги все равно рассмеялась. Высохший белок на лице Сноу потрескался, образовав паутину крошечных морщинок.

— Пора заканчивать!

Они смыли белок и стали восхищаться гладкостью кожи друг друга. Затем они раскрутили тюрбаны, принялись мыть волосы и никак не могли избавиться от въевшегося в них майонеза. Мэгги посмотрела в зеркало и увидела, что чайные пакетики оставили вокруг ее глаз темные следы. А в середине этих пятен, с которыми она походила на енота, блестели глаза — так сильно, будто у нее была лихорадка. Казалось, девочка подхватила какую-то таинственную болезнь. Она осмотрела щеки, ставшие похожими на фарфоровые.

— Вау, — произнесла Эммалайн. — Мое лицо высохло. Такое ощущение, будто кожа вот-вот отвалится.

— И у меня тоже, — добавил Лароуз.

Мать посмотрела в зеркало и начала втирать себе в лоб косметическое масло.

— А теперь маникюр!

Джозетт принесла поднос с лаками для ногтей.

— Я уезжаю в поселок, чтобы забрать Кучи. Делайте домашнее задание, — велела Эммалайн девочкам. — Эта ваша яичная маска… У меня такое чувство, словно я постарела на десять лет.

Ее кожа все еще выглядела странно натянутой.

— Я поеду с тобой, — вызвался Лароуз.

— Вы словно из древних времен, — внезапно произнесла Джозетт, наклонившись, чтобы обнять Лароуза. — В тебе, брат, жив старинный дух.

— Скорей на мне остался ваш яичный белок, — возразил Лароуз.

— Знаете, что он однажды заявил? Девчонки, знаете, что он сказал? Он сказал, что в старину телевидение заменяли рассказанные истории.

— Ну хватит… — проговорила Эммалайн.

— Нет, правда, это его слова!

— Я имею в виду, хватит разглагольствовать, пора ехать.

Мэгги и Сноу запрыгнули в машину и тоже поехали в поселок. Они хотели купить корицу для губ и пополнить запасы шампуня.

— Мы пахнем, как чертовы сэндвичи, — заметила Сноу.

— Намазаться майонезом — чья это была идея?

— Моя.

— Правда?

— Вообще-то Джозетт, но она такая ранимая, понимаешь?

Мэгги никогда не считала Джозетту ранимой.

— Моя мама ранимая, — сказала Мэгги и пожалела, что у нее вырвались эти слова. Хорошо хоть, они обе сидели на заднем сиденье, и Эммалайн не могла их услышать. Сноу замолчала, а Мэгги стала думать о том, как продолжить разговор. Через некоторое время Сноу произнесла:

— Твоя мама, она молодец. Я имею в виду, она справилась со случившимся довольно хорошо, учитывая все обстоятельства. Тебе не кажется?

— С мамой трудно иметь дело, — проговорила Мэгги, усилием воли не давая себе отколупывать только что нанесенный на ногти лак. Синий, как небо.

Сноу не стала рассказывать, как они с Джозетт боялись того поистине ведьминского приема, который оказывала им Нола в первые годы после случившегося несчастья. Вместо этого она сообщила, что Джозетт нравится, как Нола сажает цветы.

— Она вся в этом, — заметила Мэгги.

Одобрение Сноу чего-то, что делала Нола, оказало на Мэгги странное воздействие. Желудок, казалось, свободно плавал внутри тела, а в мозгу возник какой-то ревнивый зуд. Она посмотрела на Сноу, отметив элегантный наклон ее головы, пахнущей майонезом, мягкий изгиб плеч, прекрасно сидящие футболки, надетые одна поверх другой по последней моде. Ей так хотелось, чтобы Сноу поняла.

— Знаешь, на самом деле моя мать не любит меня, — выпалила Мэгги. — Она любит Лароуза.