Лароуз

Он говорил себе, что не следует туда идти, однако ноги сами несли его. Отец Трэвис убеждал себя, что просто хочет удостовериться, что ее там нет, или, если Эммалайн там, убедиться, что она в безопасности. Он решил, что если она там, если он увидит ее, то немедленно уйдет. Но когда Эммалайн подошла к двери пустого здания, он не ушел. Отец Трэвис понял, что она ждала его с тех самых пор, как они разговаривали в последний раз. Все обитатели резервации сейчас сидели дома перед телевизорами, наблюдая за ходом военных действий, так что он и Эммалайн были одни.

Эммалайн прошла прямо к своему кабинету, и он последовал за ней. Оказавшись внутри, она не закрыла дверь. Свет был резкий и неприятный. Она села за стол и жестом указала на пустой стул.

Они ничего не говорили почти пять минут и даже не смотрели друг на друга. Он слушал ее дыхание, а она — его. Он слегка изменил позу, наклонился вперед. Едва уловимый напряженный вздох сорвался с ее губ.

* * *

Качество изображения на телевизоре Ромео было настолько паршивым, что он был уверен: Кондолиза ни с кем не проконсультировалась о том, как лучше представить войну. Была какая-то зеленая засветка. Грязное небо. Вольф Блицер[248]

без конца повторял слова «интенсивная бомбардировка» и зачитывал список из трех тысяч видов совершеннейших орудий, нацеленных только на укрепленные бункеры противника, солдаты которого в панике убегали, размахивая белыми простынями. Полный хаос царил везде, кроме, может быть, того самого холма. Комментаторы продолжали говорить о неком холме, где окопалась иракская разведка, и о том, что теперь этот холм срыт на добрую пару футов. Срыт? С помощью ракет, артиллерии, взрыв за взрывом? Там что-то осталось? Они использовали напалм, желая покончить со всем живым, что могло там находиться. Потом наземные войска и световое шоу. Тем не менее поступают обнадеживающие новости о том, что не повреждены ни жилые дома, ни инфраструктура, ни даже промышленные здания. Только уничтоженные танки и другое оружие, которое сумели найти. Быстро движущаяся новостная лента внизу экрана сообщала, что рядом с посольствами США по всему миру начали избивать людей. Как это бесполезно, думал Ромео. Кто помешает воинственно настроенным людям делать то, что им нравится? Кроме того, нужно экономить. Эти гигантские вспышки, вероятно, закончатся уже на следующей неделе.

Ромео осмотрелся, взглянув как бы со стороны на свою жизнь, на свой обед. Он ел несвежую пиццу, украденную из больничного холодильника. Кусочки пеперони высохли, превратившись в твердые диски. Сыр стал жестким. Это было неплохо, но Ромео пищеварения ради желал бы раздобыть овощей. Сейчас у него на банковском счете лежали деньги, но он не любил ходить в магазин. Ему не нравилось самому платить за покупки. На что он копил?

Те же кадры, снова и снова. Зачем копить деньги? Мир может закончиться либо там, либо здесь.

Зачем экономить?

Он действительно не знал. Сумма только росла. Возможно, однажды Холлис посмотрит на банковский счет, открытый на его имя, и что-то скажет. Может, он подумает, что Ромео, в конце концов, не такой уж дерьмовый отец.

— Так-то вот, — произнес Ромео, обращаясь к Си-эн-эн. — Вот на что я коплю. Вот почему я ем этот окаменевший сыр и эту жесткую, как картон, пиццу. Вот почему у меня нет звука в телевизоре.

Войну смотрели и в доме Айронов. Джозетт кричала: «Сволочи, негодяи, мерзавцы, это все из-за гребаной нефти!» Холлис был с друзьями и вернулся поздно. Может, немного навеселе. В доме Равичей телевизор смотрел только Питер. Он заявил, что Лароузу это видеть ни к чему, и поэтому Нола пошла с мальчиком наверх. А Мэгги война не интересовала. Пес положил голову на колени Питеру и закрыл глаза, загипнотизированный монотонными голосами, важными и встревоженными.

Внезапно хозяин отпихнул его в сторону. Сбитый с толку пес закружил по комнате и, издав тихий стон, с шумом плюхнулся на пол. Питер полистал тонкий телефонный справочник и набрал номер.

Ответил мужчина, которого он ударил на волейбольном матче Мэгги, отец Брейлин и Багги.

— Вильдстранд слушает, — раздался голос в трубке.

— Привет. Это Питер Равич. Простите, что ударил вас. Надеюсь, с вашей дочерью тоже все в порядке.

Питер положил трубку.

— Зачем я это сделал? — спросил он у пса.

Коричнево-черные собачьи глаза сияли признательностью. Через несколько минут зазвонил телефон. Питер взял трубку.

— Это Вильдстранд. Я не хотел трогать вашу жену.

— Знаю.

На этот раз трубку положил Вильдстранд. Питер выпустил собаку и впустил обратно, прогулялся по первому этажу, проверил двери.

Потом он подошел к лестнице и крикнул так громко, чтобы его было слышно наверху. Ответа не последовало.

— Дасти больше нет, — сказал он.

Он наклонился, и пес бросился в его объятия.