Лароуз

Две недели спустя потеплело. Кучи узнал, куда подался Багги, и они поехали туда. Дом находился в конце длинной проложенной тракторами грунтовой дороги с грязными колеями, изобилующими глубокими вязкими лужами. За последней из них деревья закончились, и Холлис произнес:

— А не то ли это место, где живет миссис Свейт, учительница начальной школы?

О ней ходила дурная молва, и все знали, что в прошлом году она убежала из города.

Уэйлон и Кучи не ответили, потому что увидели дом, который искали. Дверь открыта настежь. Разбитые окна завешаны грязными одеялами. Три смятых черных мусорных мешка лежали в оттаявшей грязи, покрывающей припорошенный снегом загаженный двор. Когда мальчики осторожно прошли вперед, они учуяли, а затем и увидели, что мешки на самом деле были худыми, как скелеты, собаками, разлегшимися на земле, натянув цепи.

— Это не предвещает ничего хорошего. Внутрь заходить не будем, — сказал Холлис.

Но Кучи и Уэйлон уже стояли на крыльце. Холлис последовал за ними. Внутри сильно пахло мертвечиной и какими-то химикатами. Они приподняли футболки и, прикрыв ими носы, остановились у входа.

Дом был в ужасном состоянии. Кухонные шкафы были сломаны. Повсюду валялись пластиковые бутылки, какие-то трубки, куски пластика. С потолка свисала непонятная окаменелая сопля, зрелищно смотревшаяся на фоне обугленной шпатлевки. Холодный пол был завален одеждой, испачканной остатками еды, и усеян разбитыми тарелками, банками и бутылками. Мальчики осторожно шагали, стараясь не наступать на мусор, частично сложенный в мешки и рассыпанный по полу: на коробки с пиццей, засохшие куски которой походили на обрывки кожи какой-то древней рептилии, на упаковки со слипшимся попкорном, на обглоданные кости и на кучки человеческих испражнений. В комнате, которая когда-то, очевидно, была гостиной, никого не оказалось, однако у Холлиса все равно возникло ощущение присутствия чего-то живого. Уэйлон сорвал одеяло с ближайшего окна, и они увидели на полу две фигуры, мужскую и женскую. Женщина, похоже, спала, зарывшись в мусор. Парень, пошатываясь, встал, собираясь с силами, чтобы дать отпор непрошеным гостям. Это был Багги.

Глаза его сияли на желтом черепе, как огни уличных фонарей, рот казался черной дырой. Его руки сжимались и разжимались. Одна из них была покрыта струпьями и кровоточила.

— Вы пришли, чтобы убить меня, — пробормотал Багги.

— Нет, — ответил Холлис.

— Мы уже уходим, — добавил Уэйлон.

Кучи отступил на шаг.

Багги прыгнул вперед. Не говоря ни слова, он повалил Кучи и принялся молотить по нему кулаками. Уэйлон попытался оттащить Багги, но тот развернулся и боднул Уэйлона, а затем злобно ударил Холлиса — так сильно, что тот упал, задыхаясь, на скользкую грязь. Багги пинал их и бил кулаками с такой яростью, что они спешно покинули дом и отступили к машине. Все произошло в омерзительной тишине. Холлис включил задний ход, но Багги гигантскими скачками понесся за ними. Он бросился на капот и прижался лицом к лобовому стеклу. Глаза его были выпучены, язык, вращаясь, лизал поверхность стекла. Холлису пришлось подать вперед, а потом резко нажать на тормоз и рвануть назад, чтобы сбросить Багги. Удар о землю ошеломил его. Но когда они отъехали, Кучи оглянулся и увидел, как Багги припал к земле, словно готовясь броситься за ними на четвереньках, подобно демону из кинофильма.

Они проехали молча около мили, а затем Холлис сообщил, что Багги должен был закончить школу как лучший выпускник. Ему даже доверили произнести прощальную речь.

— Может, теперь он станет вторым… — предположил Уэйлон.

— Выпускником, которому поручат зачитать приветственную речь, — добавил Кучи.

Холлис включил дворники, чтобы очистить стекло от слюны Багги, но те лишь размазали ее длинной полосой: жидкость в бачке омывателя закончилась.

— Похоже на врезавшегося слепня, — пошутил Уэйлон, но никто не засмеялся.

* * *

В марте началась война. Отец Трэвис начал было смотреть весь этот «шок и трепет»[247], а затем выключил телевизор. Он испытывал внутреннюю дрожь и не мог думать. Священник выключил свет, встал на колени рядом с кроватью и опустил голову на сжатые кулаки. Он попытался молиться, но тело наполняла липкая горячая ярость, красная, как раскаленное железо. Воздух в комнате был густым и кружился в причудливом мощном круговороте. Отец Трэвис вскочил, надел спортивный костюм и бросился на поле рядом со школой и больницей, где, если бы захотел, мог бегать всю ночь. Поле было небольшое, и он сделал всего несколько кругов, прежде чем увидел свет в окне офиса Эммалайн.