Ласковый ветер Босфора

И дело было не только в поставленном голосе. Нет, Эртан на сцене был удивительно органичен, демонстрировал поразительное нечеловеческое чутье, интуицию, позволявшую ему, едва поднявшись на подмостки, мгновенно схватывать атмосферу прорабатываемого отрывка, считывать других занятых в эпизоде актеров. Словно двигаясь на пружинящих кошачьих лапах, он проникал в действие осторожно, плавно, встраивался, и через секунду уже и помыслить было нельзя о том, что происходившее сейчас в лучах софитов было лишь представлением, театральной постановкой. Нет, благодаря Эртану перед Катей горячо билась, пульсировала, гнала кровь по сосудам сама жизнь во всей ее полноте.

В игре Озтюрка не было штампов. Катя, всю жизнь проработавшая с актерами, отлично знала, как часто даже самые заслуженные мастера используют на сцене однажды уже испытанный ими, проверенный и заслуживший похвалы критиков жест, особый поворот головы, выгодную позу, драматичный залом рук. Но с Эртаном не было ничего подобного. Иногда, вернувшись с репетиции, Катя из какого-то пытливого профессионального интереса просматривала старые роли Озтюрка, фильмы с его участием и снова и снова убеждалась в том, что он никогда не повторялся. Очевидно, все дело было в том, что, вживаясь в роль, Эртан совершенно не думал о том, как будет выглядеть, не размышлял, какую позу принять или какой жест исполнить для того, чтобы точнее донести до зрителя эмоцию. Нет, он просто жил новым образом, вливался в него так же органично, как в разворачивавшийся на сцене эпизод, дышал, чувствовал, мыслил, как его персонаж. Оттого, наверное, и создавалось у Кати каждую репетицию ощущение какой-то дьявольщины, не постановки, нет, но куска жизни, ее волей перенесенного на театральные подмостки, создающихся и рушащихся на ее глазах судеб живых людей.

С каждым днем все яснее становилось, что Эртан был рожден именно для того, чтобы быть выдающимся театральным актером, и до сих пор его талант так и не был раскрыт до конца, играл отдельными гранями в киноролях, но ни разу не разворачивался во всю свою мощь. Теперь же на глазах у Кати он поднимался все выше и выше и демонстрировал такую силу и мощь, что у нее в глазах темнело и от восторга, и от какого-то смутного мистического ужаса. Человеку, обыкновенному человеку, пускай невероятно талантливому, такое подвластно быть не могло. Так что же таилось в этом случайно встреченном ею на жизненном пути мужчине? Кто управлял им, кто дергал его за ниточки, бог или дьявол?

Но удивительное в Эртане не ограничивалось только сценой. Кате и в жизни до сих пор не доводилось встречать такого сложного, такого многогранного человека. Прежде всего, он был очень приветлив и доброжелателен к людям. То, что прежде Катя с досады принимала за притворство, за попытку стяжать себе расположение, на деле оказалось искренним вниманием, идущим от души желанием всех ободрить, утешить, сказать что-то приятное. Эртан был подобен солнцу, находящему для каждого хоть маленький, хоть слабый лучик, любого согревающему своим теплом и дарящему свет и жизнь каждому земному созданию. И люди в нем это чувствовали, тянулись к нему, раскрывались. Кате нередко доводилось наблюдать, как, стоило Эртану войти в зал, и все невольно обращали на него взгляды, словно цветы, поворачивающие свои головки к солнцу.

Откуда он черпал столько душевных сил, столько терпения, чтобы выслушивать сердечные тайны Нургуль, давать советы Сереже, внимать очередным байкам из жизни российских актеров в исполнении Носова, стойко сносить восторженные взгляды Мустафы и при этом не раздражаться, не срываться, а в нужный момент подниматься на сцену и выдавать нечто неописуемое, для Кати оставалось загадкой. Сама она уже сотню раз вышла бы из себя, взбесилась от того, что вынуждена тратить время на чьи-то глупые разглагольствования. Эртану же это внимание к людям давалось на удивление легко и, кажется, ничего ему не стоило, шло от чистого сердца.

И в то же время Озтюрка никак нельзя было назвать мягкотелым человеком, слабым, не способным сказать «нет». Как-то раз Кате довелось быть свидетелем его телефонного разговора с агентом, в котором Эртан жестко и решительно отказывался от предлагаемой ему роли в очередном сериале, и ей даже не по себе стало от того, как твердо, уверенно, хоть и не грубо, звучал его голос.

– Нет, я не стану в этом сниматься, – проговорил Эртан в трубку, несколько секунд молчал, выслушивая звучавшие из динамика цветистые заверения, убеждения и уговоры, а затем снова очень отчетливо повторил: – Нет. Исключено. Тема закрыта.

И Катя в очередной раз с изумлением открыла для себя что-то новое в этом человеке. Оказалось, он вполне способен был жестко пресечь ситуацию, которую по каким-то причинам считал для себя неприемлемой. А значит, в тех случаях, когда Эртан проявлял поразительное терпение и понимание, руководили им не бесхребетность, не мягкость характера, а глубинная чуткость и доброта. И это казалось Кате удивительным даром, возможно, таким же редким, как драматический талант Эртана.