Ласковый ветер Босфора

Катя скинула сандалии, подошла ближе, а Эртан вдруг забежал в воду почти по колени, обернулся и, наклонившись, плеснул в Катю водой. Соленые брызги ударили в лицо, запутались в волосах, Катя охнула от неожиданности и расхохоталась – легко, бесшабашно, снова чувствуя, как ее волной захлестывает чистым незамутненным восторгом, беспримесной радостью, острым ощущением того, что она жива, молода, свободна и все еще впереди. Так уже было, когда они с Эртаном неслись на мотоцикле по ночному Стамбулу. Так было сегодня, когда она проснулась в залитой солнцем белой комнате.

– Ах, ты так? – вскрикнула Катя и сама побежала в море.

Вода обожгла холодом обнаженные щиколотки, промочила подол длинной юбки, тут же прилипший к ногам. Но Катя, не обращая внимания, зачерпнула воды и плеснула ею в Эртана, подняв веер хрустальных рассыпающихся солнечными каплями брызг. Тот рассмеялся, сверкнув на солнце белыми зубами, увернулся и, сложив ладонь «лодочкой», пустил в Катю новую волну морской воды.

– Ну, держись! – закричала Катя и сама удивилась тому, каким счастливым, юным и беспечным кажется ее собственный голос.

Так они носились на мелководье, брызгали друг в друга водой, вздымали босыми ногами и руками мириады сверкающих на солнце брызг, хохотали – охрипшие от крика, задыхающиеся и бесконечно, безгранично счастливые. И в какой-то миг Катя, остановившись на секунду, вдруг увидела собственное отражение, дробившееся и покачивавшееся в пронизанной золотыми искрами морской воде. И изумилась увиденному. С воды на нее смотрела молодая, беспечная, полная жизни женщина. Глаза ее блестели и искрились, губы сами собой растягивались в широкую радостную улыбку, отросшие волосы вздымались на ветру, непослушными прядями облепляя голову. Эта женщина, глядевшая на нее из морских волн, улыбавшаяся легко и дразняще, ничем не походила на ту измученную, иссохшую, отчаявшуюся старуху, которую она всего чуть больше месяца назад видела в зеркале в комнате отеля «Хилтон Босфорус». И, разглядывая собственное отражение, Катя очень отчетливо понимала, что пробудил ее к жизни, эту смеющуюся молодую ведьму с горящими глазами, именно он – Эртан.

Глава 7

С того утра в доме у Эртана Катя стала все чаще и чаще замечать в себе изменения. С изумлением останавливаться взглядом на женщине, смотревшей на нее из зеркал, из отражений в витринах и окнах. Куда только исчезла ссохшаяся, сгорбленная, застегнутая на все пуговицы карга, глядевшая на все и на всех с настороженной неприязнью? И откуда пришла на смену ей эта тонкая, звонкая, энергичная, смеющаяся молодая женщина с вьющимися мягкими локонами, веселыми глазами и глубоким грудным голосом?

Впрочем, изменения касались не только внешности. Проведя всего чуть больше месяца в Турции, Катя внезапно стала ощущать, как постепенно, исподволь возвращаются к ней те чувства и мысли, о существовании которых она, в принципе, успела забыть. Вновь осознав себя красивой, интересной, она стала вдруг задерживаться у зеркала, прикидывать, что надеть завтра на репетицию, как поудачнее уложить волосы. Но и это было не главным. Больше всего поражало Катю то, что она внезапно снова стала задумываться о будущем. И не просто задумываться, а смотреть в него с оптимизмом, с надеждой. После стольких безрадостных лет, когда впереди виделся только неизбежный конец, вдруг ощутить, что ты на самом деле еще очень молодая женщина, у которой, возможно, многое впереди, – было все равно, что глотнуть ледяного шампанского, все равно, что выскочить под летний дождь и в упоении прыгать босиком по лужам, все равно что лететь на бешеной скорости по ночному Стамбулу, чувствуя бьющий в лицо теплый ветер. И Катя настороженно, опасливо и в то же время окрыленно прислушивалась к этим давно забытым ощущениям.

Работа над спектаклем тем временем подходила к концу. Уже назначен был день премьеры, расклеены афиши, запущены рекламные ролики на теле- и радиоканалах. Катя, с самого приезда проводившая на репетициях по четырнадцать-шестнадцать часов, уже «собрала» спектакль, выстроила его из отдельных эпизодов и, как всякий творческий человек, была одновременно и довольна, и недовольна результатом. Определенно, ничего более емкого, сильного, проникновенного ей еще не доводилось ставить за всю свою режиссерскую карьеру. И в то же время, будучи перфекционистом, Катя, наверное, еще долго дорабатывала бы постановку, сглаживала малейшие шероховатости, доводила до совершенства жесты актеров, если бы не неминуемо приближавшаяся премьера. В целом же, им оставалось отрепетировать еще одну сцену, и спектакль был бы полностью готов к показу.

В день, на который назначена была репетиция той самой сцены – эпизода в подвальчике на Арбате – Мустафа Килинч попросил Катю приехать в концертный зал чуть раньше, переговорить с ним приватно.