Латышские стрелки в борьбе за советскую власть

Товарищи Тауринь и Купче погребены в одной могиле со славными сынами русского народа – Толмачевым, Раковым, Калининым, Дорофеевым, Сергеевым.

«В народе жив вечно, кто для народа жизнь положил, трудился, боролся и умер за общее дело», – эти слова, высеченные на одном из гранитных цоколей на площади Жертв Революции, полностью относятся и к славным сынам латышского народа, товарищам Тауриню и Купче.

Мои боевые друзья латыши

А.Д. Румянцев,

генерал-лейтенант запаса

Служба моя в Советской Армии началась со дня ее рождения, которым, как известно, принято считать 23 февраля 1918 года. В тех самых боях с немцами под Псковом, которые были боевым крещением «новорожденной», довелось участвовать и мне. Это было, если называть точный «адрес», юго-западнее станции Карамышево, южнее Пскова. Впрочем, если уж уточнять, то надо отметить, что моя солдатская служба началась раньше. Осенью 1917 года я работал в Петрограде на уксусном заводе и состоял в Василеостровском отряде Красной гвардии. Вместе с этим отрядом я штурмовал исторической ночью 25 октября Зимний дворец, на который наш отряд наступал со стороны Конногвардейского бульвара.

После победы Октября я остался в Красной гвардии, выполнявшей тогда множество разных дел. Одно из них запомнилось мне больше всех: это было личное задание Владимира Ильича Ленина. Для вновь создаваемых вооруженных сил Республики требовалось оружие, много оружия. А где его взять? Тут как раз широко развернулась демобилизация старой армии, и солдаты хлынули с фронтов по домам, захватывая с собой винтовки, а то и пулеметы. Ленин дал задание отрядам Красной гвардии выставить заслоны на узловых железнодорожных станциях и отбирать у демобилизованных оружие.

Наша довольно малочисленная группа выполняла ленинское задание на станции Дно. Нельзя сказать, чтоб это было легким делом. Подойдешь, бывало, к фронтовику-бородачу (а был я тогда 17-летним щуплым пареньком), потребуешь: «Сдавай, дяденька, оружие…» А «дяденька» так глянет на тебя сверху вниз, что покрепче сжимаешь свою винтовку, – как бы он ее не отобрал… Все же поручение товарища Ленина выполняли мы, за малым исключением, точно – почти все оружие поотбирали.

Позднее, весной, когда наш отряд стал воинской частью регулярной Красной армии, меня направили в учебную команду обучаться на подрывника. После обучения очутились мы, пятеро подрывников, на той же станции Дно. Среди нас был и один латыш, фамилии его не помню, а звали его Янис. В это время, примерно в конце августа, через станцию Дно следовал эшелон – отряд латышских стрелков направлялся на подавление белогвардейского мятежа Булак-Балаховича. Янис сговорился со своими земляками, и нас прикомандировали к этому отряду.

Позднее я узнал, что отряд этот был выделен из состава 5-го Земгальского латышского полка, который вместе со всей Латышской дивизией перешел из царской армии в Красную армию целиком, в полном составе, включая командира полка полковника Иоакима Иоакимовича Вациетиса. И когда наш отряд после подавления мятежа вернулся в свой полк, вместе с ним прибыли и мы, подрывники. Так с конца лета 1918 года началась моя служба в латышской части, продолжавшаяся до конца Гражданской войны.

5-й полк был расквартирован в то время в Серпухове – там находилась Ставка Верховного главнокомандования, а главкомом был Вациетис. Он и держал тут свой бывший полк в качестве охраны Ставки. Вациетис очень любил свой полк и, видимо, безгранично доверял ему. Надо сказать, полк заслуживал такого доверия: не случайно ему выпала высокая честь первым в истории нашей страны получить первую награду Революции – Почетное революционное красное знамя ВЦИК за героические бои под Казанью в августе 1918 года.

В Серпухове мы несли караульную службу. Бывало, стоишь на посту у здания Ставки – бывшей больницы Солодовникова – идет главком – невысокий полный мужчина с приветливым лицом. Вациетис имел привычку здороваться с часовыми за руку, приветствуя их на латышском языке. Как-то обратился он и ко мне: «Свейки, пуйка!» А я отвечаю: «Русский я, товарищ главком». Вациетис взглянул удивленно, улыбнулся и сказал уже по-русски: «Ну, здравствуй, русский пуйка!»

Был он не только приветливым, но и заботливым командиром. Мы знали: если попадем в караул, охранявший дом фабриканта Мараева, где жил главком, то уж обязательно все будем накормлены: об этом Вациетис всегда сам беспокоился. Впоследствии, много лет спустя, мне довелось еще раз встретиться с Вациетисом, но об этом – позднее.