Латышские стрелки в борьбе за советскую власть

В этих боях латышские стрелки не раз сталкивались с танками. И хотя их было тут намного больше (иногда в атаку шло сразу более десяти танков), теперь уже никто не терялся при виде их – сказывался накопленный опыт. Помню, когда мы находились в окопах в районе Б. Маячки – Казачьего, – эти пункты занимал противник, – на нас двинулась в атаку большая группа танков. Никто даже с места не тронулся, а когда танки приблизились к окопам вплотную, мы все притаились на дне окопов и спокойно сидели, пока они не прошли над нашими головами, а потом отряхнулись и снова заняли свои места, готовые отразить атаку белой пехоты. С танками же мы предоставили возможность расправиться нашей артиллерии, которая к тому времени неплохо научилась это делать.

Осенью, когда к Красной армии прибыли с Польского фронта солидные подкрепления, включая I конную армию Буденного, она перешла в решающее наступление, вновь загнав Врангеля в Крым, за его считавшиеся неприступными перекопские укрепления. Однако, как известно, перед Красной армией и эти «неприступные» укрепления не устояли. В начале ноября 1920 года начался знаменитый штурм Перекопа, в котором приняла участие и Латышская дивизия. Сперва мы находились во втором эшелоне штурмующих колонн, в резерве, а когда 51-я дивизия, овладев Турецким валом и дойдя до Юшунских позиций, остановилась, пришел и наш черед. Пройдя через боевые порядки 51-й дивизии, через Армянский Базар, стрелки штурмом овладели Юшунскими позициями.

В боях на перешейке латышские стрелки еще раз показали свое замечательное упорство и выдержку. Наступали, разумеется, ночью (днем от наступающих ничего бы не осталось), и в самый разгар атаки вдруг среди нас стали рваться снаряды большого калибра. Голоса орудий не слышно, а снаряды неизвестно откуда летят и рвутся – жутко… Однако стрелки не растерялись, быстро рассредоточились по окопам, воронкам, канавкам – залегли, пережидают. А при первой возможности поднялись и вновь ринулись в атаку. Позднее мы узнали, что то была корабельная артиллерия врангелевских военных судов, которая била издалека.

После успешного штурма Перекопа и Юшуня, выполняя стратегический план командования, полки Латышской дивизии повернули на запад, ведя наступление вместе с другими частями Красной армии в направлении Саки – Евпатория. Тут и произошел трагический эпизод, одной из жертв которого стал храбрый комбриг Лабренцис. Дело в том, что перед штурмом Перекопа к Красной армии присоединились махновцы. По чьей-то недопустимой близорукости им поручили вместе с наступающими частями нашей армии преследовать бежавших в панике врангелевцев. А бандиты стали нападать с тыла, подло, на отдельных наших командиров и бойцов, боровшихся ранее с махновцами. Во время одного из таких гнусных нападений в степи были зарублены комбриг Лабренцис и его ездовой.

Когда с Врангелем было покончено, настала очередь и махновцев. В этих очистительных боях приняли участие и части Латышской дивизии. Беспощадно уничтожая бандитскую нечисть, латышские стрелки рассчитались с ними за погибших. То были последние боевые дела Латышской стрелковой дивизии. Строго соблюдая условия заключенного с буржуазным правительством Латвии мирного договора, наше советское командование расформировало дивизию, и всем желающим была предоставлена возможность вернуться на родину, в Латвию. Однако многие предпочли остаться на своей большой советской Родине.

Еще до расформирования дивизии был объявлен набор лиц среднего командного состава на Высшие стрелковые курсы – «Выстрел», как их сокращенно называли. Набралось нас таких желающих учиться 19 человек, из них 18 латышей и один я – русский. Приехали мы в Москву уже в самом конце года, в последних числах декабря. Зима стояла лютая. Прибыли мы на Курский вокзал, чтобы ехать на станцию Кусково – пригород, где размещался «Выстрел», а поезда ходили плохо, нерегулярно, ждать надо было долго. В здании вокзала было немногим теплее, чем на улице, и, чтобы не замерзнуть, мы решили всей группой двинуть пешком на Кусково – добрый десяток километров. Дошли хорошо, люди мы были молодые, закаленные, а главное – дружной была наша компания. Но на курсах пришлось нам учиться порознь: из латышей сформировали отдельную группу, а меня присоединили к русским. Однако жили мы на одной даче и дружили по-прежнему. Вместе ходили несколько раз на различные московские товарные станции провожать следовавшие на запад, в Латвию, эшелоны с возвращавшимися на родину бывшими латышскими стрелками.

И в дальнейшем всюду, где мне приходилось служить, везде я старался отыскать своих однополчан латышей, с которыми крепко подружился настоящей, солдатской дружбой в лихие годы Гражданской войны. Дружба эта сохранилась и в мирное время, когда в двадцатых годах пришлось мне служить в 25-й Чапаевской дивизии. Тут я встретил Яниса Элсиса, с которым подружился (он в свое время был в дивизии комбригом). В той же Чапаевской дивизии 73-м полком командовал еще один латыш – товарищ Бипус.