Лебяжий

– Говорили, – покорно повторил командир студенческого отряда, показывая одному из парней кулак.

– Так я что, по-твоему, бредил? Я на воздух слова бросал? – вскричал Мурунов, все более распаляясь. Студент усмехнулся, достал сигарету.

– Закуривайте, Игорь Павлович. – Мурунов выбил у него из рук пачку «Опала», но тут же поднял ее, словно стал другим человеком, заулыбался. – Спасибо. Я не курю.

– Ребята спрямить хотели. Видите, этот дом выдается из общего ряда, – объяснил командир, считая, видимо, объяснение исчерпывающим.

– Как Прокруст, а? Да? Похоже? Коротко – вытянул, длинно – отрубил... Ну это я так, в порядке бреда, – рассмеялся Мурунов добродушно.

– Из-за десяти сосен закатили трагедию, – поморщился провинившийся студент. – Облаяли ни за что, ни про что...

– Стас, не вмешивайся! – предупредил более разбирающийся в людях командир отряда. Быстрая смена настроений его насторожила. И он оказался прав.

– Так, – поскучнев лицом, брюзгливо сказал Мурунов и ткнул пальцем в виновника вырубки. – Этого... в двадцать четыре часа – вон!

– Игорь Павлович! – изумился командир, почти считавший, что дело улажено. – Это крайности. Вы не находите?

– Далее, – отметая возражения, продолжал Мурунов. – Вон там полянка... посадите на ней сто... не-ет, двести деревьев. Бесплатно!

– Триста посадим! Но Стаса не прогоняйте. Один из лучших моих плотников.

– Вон, – коротко повторил Мурунов и пошел к дожидавшемуся его вертолету.

Старик медленно, со стоном выпрямил огромное исхудавшее тело и отпихнул от себя студента. Пихнул несильно, а парень опрокинулся навзничь.

– Верхогляды! Сук под собой рубите! – ни к кому не обращаясь, сказал Истома и, волоча ноги, удалился.

– К черту их! К чер-рту! Завтра же улечу, – обидевшись, проворчал студент.

– Лучше сегодня, – посоветовал командир. – Пока Мурунов не вернулся.

За хлопотами этот случай забылся. Но однажды, проходя мимо кургана, Мурунов увидал ров. Ров огибал вершину кургана и, видимо, должен был сомкнуться. Копал его Истома.

– Что роешь? – спросил Мурунов.

– Могилу себе, – не разгибаясь, ответил старик.

– По-моему, великовата.

– Может, и еще кому понадобится.

– А если всерьез?

– Там вон сынок мой лежит, – указал Истома на крест, установленный на вершине кургана. – Хочу оградить его от случая.

– А, выброса боишься? Не допустим.

– Нну, похорохорься... пока земля молчит, – усмехнулся Истома.

– Сын-то как здесь оказался?

– Служба, – хрипло выдохнул Истома и давнул ногой на лопату.

–- Не надрывайся, Истома Игнатьич, – сказал Мурунов. – Я пришлю сюда экскаватор.

– Пока суд да дело... тут всякое может быть. Ты лучше пакостникам приезжим накажи, чтобы лесок не увечили. Не ими сажен.

– Скажу, дед! Ни единого деревца не тронут.

– Вот за это спасибо. Хороший ты человек.

– Неужто? – усмехнулся Мурунов.– А я слышал другие мнения.

13

Люди будто проснулись: теснясь и толкая друг друга, со смехом окружили Мухина, в десяток рук ухватили и стали подбрасывать.

Из отводной трубы вылетел подожженный газ. Труба напоминала огненную булаву.

– Шипит, понял! – удивленно говорил Степа, почесывая переносицу. – На кого сердится?

– Джинн ведь, – дрожливым голосом отвечал ему Лукашин. – А мы его разбудили...

– Дда...

А Мухина качали, даже и теперь, в минуту великого торжества, качали осторожно, памятуя о слабом его здоровье.

Годы больших беспокойств, тьма сомнений, тысячи препон, инфаркты, бессонницы – все, все было позади, а этот долгожданный и все-таки неожиданный день стал высшей для первооткрывателей наградой. Потом, позднее, им, первым, будут оказаны все заслуженные почести, потом вспомнят одних добрым, других недобрым словом, но ни речи, ни ордена и звания, ни громкие газетные репортажи не возместят это чудесное мгновенье, емко вместившее в себя все нелегкое прошлое, волнующее настоящее и славное будущее.

– Теперь все, – слегка пошатываясь после встряски, растроганно бормотал Мухин. – Теперь и помереть нестрашно...

Его невольное безыскусное признание говорило о том, что все, что случилось сейчас, явилось исполнением давней мечты, а жизнь вычерпана до донышка. То, что он сделал вместе с этими людьми, он сделал не для себя, но тем выше эти бескорыстные усилия. Его понимал каждый по-своему, и каждый хотел выразить своему старшему товарищу искреннюю благодарность. И только теперь, вразброд, несильно и не раскатисто, но взволнованно и честно все прокричали «ура». Разинутые хриплые глотки, чумазые лица, распяленные руки, расстегнутые глаза сказали Мухину, что все это явь, в которую можно поверить. «Ура» прозвучало крепче и повторилось многократно.

– А где Игорь? Паша, надо известить Игоря...

– Это мы щас изладим... – Лукашин кинулся в свою конторку и принялся вызывать Мурунова.

Сквозь толпу с некоторым запозданием пробиралась Раиса. Она бежала, не видя перед собой никого, и ей уступали дорогу.

– Ваня! Ваня, родной мой! Свершилось...

– А, Раечка! Ты плачешь?

– Ведь я от счастья, я... счастлива, Ваня!