Лебяжий

– На вот, еще съешь бутербродик. Съешь... не повредит, – уговаривал Станеев и совал бурильщику бутерброд с повидлом, которое, как ни сопротивлялся Лукашин, снова появилось в меню бригады.

А когда наконец турбобур отремонтировали, когда снова начали бурение, оборвалась колонна. Бурильщик метался от лебедки к стволу, поминал всех святых, хотя сам же был виноват.

Осмотрев обрыв, Лукашин присвистнул: проело третью свечу, и все трубы при спуске – без малого километр – ухнули вниз.

– Сучьи дети! Ах сучьи дети! Я ж казав им... – бормотал бурильщик, сердито поблескивая хитро-испуганными глазками-вишенками.

– Шо ты казав? Га? – рявкнул на него Лукашин. – Покажи мне, что им казал...

– Та ни... не казал, а казав... – промямлил бурильщик.

– Ладно, ладно, суд разберется, – Лукашин оттеснил изрядно перетрусившего бурильщика и начал готовить ловильный инструмент. Он спешил: ствол заплывал, и, возможно, где-то внизу уже обваливались стенки.

Загремела лебедка. Вниз поползла длинная нитка труб с конусообразным приспособлением – «колоколом». Лукашин напряженно следил за шкалой глубины. Вот «колокол» коснулся оборванной колонны, но не зацепил. Лукашин провернул ротором верхние трубы, еще раз, еще. Стоп!

Мурунов и Мухин стояли в стороне, всячески скрывая друг от друга охватившее их волнение. Не вовремя это все, ох, не вовремя!

– Ну вот, еще и начальство пожаловало! – увидав аккуратный Ми-8, вздохнул Мурунов и стрельнул перед собой окурком. – Как снег на голову.

– Пойдем встречать.

В пух и прах разодетый Саульский, увидав их, заулыбался. Следом за ним из вертолета выпрыгнул шустрый маленький человечек. Последним по лесенке степенно спустился седой старик с саквояжем.

– Знакомьтесь. Товарищ из кинохроники. Горит желанием запечатлеть героев-первооткрывателей.

– Валяйте, – бухнул Мурунов. – У нас как раз обрыв инструмента...

– Как интересно! – защебетал киношник. Берет с кисточкой съехал на затылок. Глазки от возбуждения заблестели, на носу выступили капельки пота.

– Минуту! – нахмурился Саульский и, подозвав к себе проходившую мимо Татьяну Борисовну, велел сводить кинооператора в зоологический уголок, а потом к теплицам.

– Уголок? – заахал киношник. – И даже теплицы?

– И уголок, и теплицы, – кивнул Саульский, желая поскорей избавиться от него. – Они тут прочно устроились.

Оставшись один на один с геологами, грозно зарычал:

– Ну?

– Что ну? – устало приподнял тяжелые веки Мухин. – Ситуация вкратце обрисована. Обрыв.

– С чем и поздравляю.

– Благодарствуем, – выдвинувшись вперед, сказал Мурунов. Его встряхивало от несправедливых нападок Саульского, который, не успев появиться, принялся отчитывать. Хотя бы разобрался в причинах.

Однако Саульский не собирался отчитывать. Наоборот, приехал поздравить: запатентовали буровую на воздушной подушке. Один из авторов – вот этот очкастый бузотер. Другой...

– А где Водилов?

– У ствола. Где ж ему быть? – пожал плечами Мурунов. Действительно, отрабатывая технологический цикл, Водилов, дневал и ночевал в бригаде. К этому здесь так привыкли, что удивились бы, если б Водилова почему-то вдруг не оказалось на буровой.

Когда подошли к скважине, он стоял у ротора и подавал мастеру короткие команды.

– Оборот... стоп! Еще пол-оборота! Стоп!

– Почему обрыв? – спросил Саульский.

– Вероятно, резьба подвела. Заводской брак. Еще пол-оборотика! Та-ак! Кажется, защемили... – подмигнул технолог и весело потребовал: – Вира! Помалу, Паша!

Колонна медленно поползла вверх.

– А тут некоторые собрались стружку с тебя снимать, – сказал Мурунов, ткнув пальцев в сторону Саульского. Сам он привык к разносам, как привыкают на Севере к укусам комаров. Но болезненно воспринимал любые нападки на своих подчиненных. «Спрашивайте с меня, если угодно, – говорил он обычно. – А уж с них- то я сам спрошу».

– Стружку? – удивился Саульский, поправил яркий, модно завязанный галстук. – Ошибаетесь, уважаемый! Я намерен поздравить вас... Буровая на воздушной подушке принята государственной комиссией с оценкой «отлично»!

– Да ну? Не разыгрываете? – не поверил Водилов и сам себе удивился: – Подумать только! Простой советский парень – и так отличился!

– А разве нет? – Саульский оглянулся, хотя уловил в его тоне насмешку. – Этот чертов киношник... куда-то исчез.

– Такой момент упустил! – подключился Мурунов. – Такой моментище! Лопу-ух!

Однако киношник подоспел вовремя. Его нейлоновая курточка была в глине, волосы взмокли и клочились, но в голосе слышалось ликование. С ним вместе появился тот седой старик с саквояжем, о котором в спешке все позабыли.

– Порядок? – спросил киношник.

– Смотря по тому, что понимать под словом порядок, – уклончиво ответил Мурунов.

– Я снял несколько общих планов... Нужны крупняки. Организуете?

– Вон старик идет, видите? – указал Мурунов на медленно ковылявшего Истому. Из мешка за его спиной выглядывала симпатичная мордочка маленькой рыси. – Патриарх Лебяжьего! И вообще – кадр!

– Да, это кадр! – киношник мигом уловил колорит и тотчас переключился на Истому.