Лебяжий

Этого Енохин не ожидал. Хотя сам уже давненько подыскивал подходящий повод – бросить якорь в Гарусово. Здесь, по архивным данным, в тысяча девятьсот четвертом искал нефть один из богатейших сибирских купцов. Чем он располагал? Вероятно, чисто внешними нефтепроявлениями. Именно этот район – один из шести на низменности – был назван перспективным в докладной записке Василия Михайловича Сенюкова. Но районище-то вон какой, на две Франции с гаком, как выразился секретарь. Да и все это пока только предположения. Однако рискнуть стоит. Для виду придется поупрямиться. Чтобы в управлении потом знали: Енохин рвался в Килим... И только нужда заставила его зимовать.

– Вы, конечно, шутите? Нам указан маршрут.

– Что же, счастливого плавания.

– А как же толкач? Или, на худой конец, пару катеришек пришлите.

– Только баш на баш.

– Послушайте, вы ведете себя как вымогатель. Нужно ли объяснять, что это, по меньшей мере, вредно! – загудел Енохин, в душе радуясь, что секретарь стоит на своем.

– Не кипятитесь. Попробуйте-ка лучше проткнуть здесь пару дырок.

– Вам известно, сколько они стоят? – снисходительно улыбнулся Енохин. Эти люди смотрят на бурение как на забаву. Ничего себе заявочка: пару дырок! А каждая скважина глубиной в полтора километра обойдется в сотню тысяч.

– Приблизительно известно. Потому и советую зимовать. Плывете в Килим... а что там? Вы уверены, что плывете не зря?

– Полной уверенности у нас нет. Но отчего же не попытаться?

– А я в Гарусово уверен. Подтверди, Осип Матвеич!

– Этот самый Осип Матвеевич и посадил нас на мель, – шагнув вперед и через плечо указывая пальцем на Вьюна, сказал Пронин.

– Ну?! – радостно изумился секретарь райкома. – Молодец! Умница! Он у меня главный хранитель лесов и рек.

– Ничего себе союзнички, – презрительно скривился Олег. – Секретарь райкома и этот...

– Что-то не понял...

– То и худо, – укоризненно сказал Пронин. – Этот штукарь, примерно сказать, стрелял в человека. За что и срок получил.

– Правда, Осип Матвеич?

– Чистая правда, стрелял.

– Как же так? Я не в курсе.

– Слыхал, как реку-то в Лисянске мышьяком отравили? Я тогда егерем там был. А самый главный отравитель охотиться ко мне приехал. Как же ты, спрашиваю его, варнак, допустил такое изгальство над природой? Он винцо пьет да посмеивается: дескать, на наш век этого добра довольно. Сорвался я и в самый смех ему выстрелил. Холостым, правда, выстрелил-то, припугнуть хотел... Да все одно выстрел считается...

– Жаль, жаль, что холостым стрелял, Осип Матвеич. Для такой сволочи я бы и жакана не пожалел. В моих глазах ты реабилитирован. А что касается закона... с ним утрясать придется.

– Пускай поищут сперва, – пренебрежительно отмахнулся Вьюн. Он не винил закон за строгость, но виноватым считал не себя, а того человека, который отравил целую реку. Вот и должен закон наказать его по всей строгости. А если не накажет, тогда Вьюн возьмет это на себя.

– Найдут, Матвеич. Но мы похлопочем... Вины твоей тут немного. В Лисянске-то как оказался?

– Сын у меня там старший. Поехал к нему повидаться, да затосковал и устроился на одно лето егерем.

– А, ну что ж... ясно. Расскажи-ка вот этим товарищам о купце, который в старину нефть искал. Был такой случай?

– Был, – не очень охотно ответил Вьюн. Отец Вьюна служил у купца Изосимова проводником. Он первый и обнаружил на воде масляные пятна. Потом отец, провалившись зимой в прорубь, поболел немного и умер. Вьюн сам нанялся к купцу в проводники. Тогда он не понимал, что нефть, которую искал Изосимов, таит в себе, вместе с предполагаемым благом, великое зло. Теперь, под самый закат, повидав мир, пережив три войны, Вьюн понял это и изо всех сил хотел помешать геологам.

– Слыхали? – торжествующе пытал первый секретарь. – Купец зря деньги на ветер не выбросит. Покажи им, Матвеич, это место. А то ведь они принимают меня за самодура.

Вьюн замялся и слепо ткнул в пространство перед собой согнутым пальцем:

– Там вон, кажись.

– Разве? Раньше ты мне другое место указывал.

– Забыл, должно быть. Ведь это когда – ишо в ту японску было-то. Считай, полвека прошло.

– Слыхали, бродяги? Умный человек такой шанс не упустит.

Погода безветренная стояла. Леса недвижно замерли. Лишь кедровки да прыгучие белочки иногда раскачивали ветки. А когда они замирали или исчезали – деревья опять впадали в дрему. Но вот сиверок наскочил быстрый, пригнул вершины, отряхнул высохшие за лето иголки, обнюхал ягельник, толкнул в бок печальных оленей, погремел берестой чума и грянул со всею озорной силой, пригнув к самой воде камыши, нагнав волны. Капитан, совсем почти трезвый, замахал пухлыми короткими ручками, засуетился, перебегая от одного к другому:

– Утопнем, робята! Ей-бо, утопнем! Как быть-то? Сползти бы надо!

И Енохин забеспокоился, но по иной, только ему известной причине: как договориться о задержке с управлением?

– Сам я изменить маршрут не могу, – сказал он Волкову, секретарю райкома. – Если вы поможете... или кто-нибудь повыше...