Лёд (СИ)

— А жаль, — сердито заметил Нолофинвэ. — Было бы справедливо, если бы вы снесли друг другу головы. Зачем они, если в них нет ума? Будь иначе, вы поберегли бы свою кровь до битвы с Врагом. А не тратили бы ее понапрасну на потеху приятелям!

Он повысил голос:

— Слушайте все! Эти двое доблестных воинов запятнали свое оружие бессмысленной дракой. Они лишаются мечей на десять кругов звезд. Если впредь кто-либо решит повторить их забаву, пусть знает — он вступит в Серединные Земли безоружным. Если же кто-то снова и снова захочет оружием доказывать свою правоту — я буду настаивать на его изгнании из нашего народа. Уверен — Лорд Феанаро подтвердит мое решение. Что скажешь ты, Лорд Ара… Артафиндэ?

— Я согласен, — сказал тот мрачно, дотронувшись до своего кольца.

Тем и кончилось это странное судилище. Нолофинвэ заставил Раумо и Ниэллина пожать друг другу руки в знак примирения. Потом, передав меч Ниэллина Артафиндэ, он приказал Раумо и другим нолдор Первого Дома следовать за ним — и пошел к берегу. Наверное, он собирался рассказать о происшествии Феанаро.

Раумо накинул плащ, подобрал куртку и послушно зашагал за Нолофинвэ. Я услыхала, как он прошипел Элеммиру: «Трепач!.. Я тебе этого не прощу».

— И не надо, — опустив голову, упрямо пробормотал Элеммир.

Он нес в руках меч Раумо, словно оруженосец. Любопытствующие потянулись следом — может, к своим кострам, а может, послушать, что скажет Феанаро. Скоро на краю пустоши остался только наш Лорд с сыновьями и мы.

Тогда Лорд Арафинвэ устало спросил у Ниэллина:

— Это все из-за слов Раумо?

Тот опустился перед ним на колено:

— Прости, мой Лорд. Я виноват. Это было глупо.

— Твой Лорд теперь — Артафиндэ. Думаешь, вы оказали ему добрую услугу, затеяв свару в первый же день его правления?

Ниэллин склонил голову.

— Не упрекай его, отец, — вступился Артафиндэ. — В сваре участвовал не он один. И есть слова, за которые стоит взымать виру.

— Не кровью, — возразил наш Лорд. — Словесная обида не стоит боли и ран. Она не стоит даже памяти. Со временем вы поймете это… Встань.

Поморщившись, Ниэллин поднялся. Рукав его рубахи совсем промок от крови. Лорд Арафинвэ быстрыми, уверенными движениями ощупал его руку и на несколько мгновений ладонью зажал рану. Когда он отпустил Ниэллина, кровь уже не текла.

— Благодарю, мой Лорд, — смущенно пробормотал тот.

— Не стоит. Надо перевязать. Иди, покажись отцу. Надеюсь, ему придется врачевать такую рану в первый и последний раз.

Он перевел взгляд на нас с Алассарэ и Тиндалом:

— Ступайте, проводите Ниэллина. И ему, и вам не повредит отдохнуть. А вы останьтесь, — велел он своим сыновьям, которые тоже двинулись к лагерю. — С вами разговор еще не закончен.

Мы подчинились беспрекословно — никогда мы не видели Лорда Арафинвэ в столь мрачном расположении духа, и сердить его дальше совсем не хотелось. Алассарэ помог Ниэллину одеться и вместе с Тиндалом ушел вперед, предупредить Лальмиона.

Ниэллин плелся нога за ногу — наверное, у него не было желания объясняться еще и с отцом. Я шла рядом. Жалость у меня в душе боролась с возмущением: как можно из-за слов драться на мечах, и не с врагом, а с сородичем, пусть даже это злоязыкий Раумо? Неужели нам мало Альквалондэ?

— Скажи, ну зачем вы это затеяли? — не выдержала я наконец. — А если бы он тебя убил?!

— Не убил бы. Мы дрались не насмерть.

— Не насмерть! А вдруг он не сдержал бы удар? Или промахнулся? Ткнул бы нечаянно — и остались бы мы без целителя.

— Сама говоришь, что целитель из меня никудышный, — огрызнулся Ниэллин.

Кажется, те мои бездумные слова задели его больнее меча! Но признавать вину трудно, и я проворчала неохотно:

— Сам знаешь, что это неправда. Мало ли что сболтнешь со зла… Прости.

— Я не сержусь, — сказал он сухо.

Впору было снова обидеться: я же попросила прощения, мог бы и поласковее ответить! Но, взглянув на его несчастное лицо, я устыдилась. Ниэллину досталось сегодня едва ли не больше всех. Не хватало еще изводить его своими обидами!

Дальше мы брели молча. Я пыталась поймать взгляд Ниэллина, но он смотрел в землю — так упорно, что чуть не налетел на своего отца, когда тот вдруг возник перед нами. Подняв голову, Ниэллин обреченно воззрился на него — видно, ждал новых упреков и порицаний.

Лальмион с еле слышным вздохом обнял сына и, прижав к себе, ласково похлопал по спине.

— Прости, отец… Я дурак, — пробормотал Ниэллин.

— Не без того, — согласился Лальмион, — но с кем не бывает? Мало кто рождается мудрецом. Ничего, за одного битого двух небитых дают. Пойдем, гляну, во что тебе встала твоя доблесть.

Он подхватил Ниэллина под здоровую руку и быстро повел вперед, к нашему костру.

Друзья ждали нас. Они уже успели согреть воды и приготовить чистые тряпицы для перевязки. Алассарэ держал яркий фонарь.

Ниэллин разделся, ежась на холодном ветру. Кожа его вмиг покрылась мурашками. Порез над локтем уже не кровоточил, но оказался длинным и глубоким. Его нельзя было заживить сразу.

Лальмион взялся за лекарскую иглу. Он предложил Ниэллину уснуть, но тот отказался, буркнув:

— И так стерплю. Давай скорее.