Леди-пират

— Жизнь стоит того, чтобы ей улыбаться, — ответила Мери, разделываясь с третьим цыпленком. Ей казалось, что она никогда не наестся досыта.

— Вы совершенно правы, — любезно согласился собеседник. — Вы и в самом деле вернулись издалека.

— Хорошо еще, что вам вообще удалось спастись, — прибавил другой, скривив губы, — однако теперь гнев венецианцев обрушился на нашу эскадру.

На этот раз Мери не могла промолчать. Она, конечно, успокоилась, но это не значит, что она сделалась совершенно нечувствительной ко всему.

— Меня очень огорчает ваш пессимизм, сударь, — сказала она. — То, что Венеция разгневалась из-за моего исчезновения, еще полбеды в сравнении с тем, что она хотела выставить вашего капитана лжецом и предателем.

— Что это значит? — встревожился Форбен.

— То, что Венеция не позволяет выдвинуть обвинение против своих патрициев и тем самым запятнать свою репутацию. Обвинив вас — вас, Клода де Форбена, — в том, что вы ради собственной выгоды подделали улики, она избежала скандала. Мое бегство отныне лишает ее возможности использовать эти ложные обвинения против вас.

За столом воцарилось тяжкое молчание, и Мери продолжала:

— Вас, капитан, будут осуждать за то, что вы устроили пожар в венецианском порту. Наверное, ваш министр даже вынужден будет, основываясь на подозрениях, которые посеют дож и посол, потребовать у вас отчета в ваших поступках, но ни ваша карьера, ни ваша честь от этого не пострадают.

— Понимаю, — смертельно побледнев от с трудом сдерживаемого гнева, проронил Форбен. — Этот паршивый пес, посол, так легко не отделается.

— Не советую вам на него нападать, — возразила Мери. — Они с Больдони…

— Господин Больдони, как и маркиз де Балетти, погиб во время пожара, когда загорелись дома того и другого, — перебил человек, до сих пор сидевший молча.

— По крайней мере, такие ходят слухи, — прибавил кто-то.

— Это подтверждает, что господин Эннекен де Шармон намерен не оставлять никаких следов, позволяющих его обвинить. Теперь вы ничего не сможете доказать, капитан. Корк уже ничего не расскажет, а я слишком ничтожна для того, чтобы противостоять могуществу этих людей. Если вы будете упорствовать, все равно ничего не добьетесь, только дадите им пищу для злословия.

— Я, в общем, с этим согласен, — подал голос старший помощник Форбена, который был помоложе капитана, однако говорил веско и обдуманно.

Он не отводил от Мери взгляда, и она чувствовала, что любопытство и доброжелательность, светившиеся в его глазах, непритворны, за всем этим не кроется никакого умысла.

Мери отодвинула стул и встала. Она наконец-то насытилась, даже пресытилась, но чувствовала себя совершенно измученной. Этот разговор ее утомил, все-таки она была еще очень слаба.

— Господа, позвольте мне удалиться. Я устала.

Все разом поднялись, прощаясь. Мери любезно им улыбнулась, положила салфетку на стол рядом с прибором и вышла, не дожидаясь десерта.

Однако вместо того чтобы отправиться в свою каюту, как могли бы предположить оставшиеся, она поднялась на полуют и, подставив лицо ветру, стала вглядываться в линию горизонта. Вдали угадывались мачты какого-то судна. На потемневшие, с пенными барашками волны легли последние отблески заката. Розоватая пышная пена набегала на борта, затем растворялась в посеребренной бронзе волн. Время от времени из воды радостно выпрыгивали дельфины — их повсюду было много в Средиземном море. Мери полной грудью вдыхала морской ветер, юбка липла к ногам, все тот же ветер дерзко ласкал округлое начало открытой груди. Она подумала о Балетти, не подпуская к себе воспоминание о его разрывающем душу последнем взгляде, не позволяя себе представить, что его последний крик мог напоминать последний крик Никлауса. Маркиз хотел защищать ее, оберегать, дать ей все. Она осталась с пустыми руками, но это ей было безразлично. Ей недоставало только его самого, его присутствия рядом. Ей хотелось бы выведать тайну хрустального черепа, но только вместе с ним и ради него, а когда не стало Балетти, и сами поиски утратили смысл. Мери оборвала свои размышления и стала смотреть, что делается на судне. Его готовили к ночи, словно новобрачную, которая сбрасывает кружева, чтобы доверчиво предложить себя любимому, оставшись беззащитной и нагой. Паруса были убраны, постукивали мачты, шуршали фалы и ванты, и все это сливалось в медленную колыбельную. Корпус фрегата тихонько стонал под лаской волн.

Лицо Корнеля выплыло из памяти, заслонив собой лицо Балетти. «Какое бы желание ни влекло тебя, у него всегда будет привкус океана…» Эти слова снова и снова звучали у нее в ушах, словно открывая ей истину о ней самой. В тот роковой день она, сама того не сознавая, в объятиях Корнеля выбрала свою судьбу. Она отвергла Балетти. Отказалась от золота, власти и бездумных наслаждений. Всем существом своим, всем нутром она вспомнила, кто она такая. Она — Мери Рид, дочь ветра и морей. Нет, не дочь Сесили, и не та, что была в Сен-Жермене, Бреде или Венеции. Просто Мери Рид, и ничего больше.