Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

«Известия» поместили, кроме этого, официальное сообщение наркомата по морским делам: «Ввиду того, что бывший начальник морских сил [Балтийского моря] Щастный вел двойную игру, с одной стороны докладывая правительству о деморализованном состоянии личного состава флота, а с другой стороны стремился в глазах того же самого личного состава сделать ответственным за трагическое положение флота правительство;…попустительствовал разлагающей флот контрреволюционной агитации преступных элементов командного состава, покрывал их, уклонялся от выполнения прямых распоряжений об увольнении и принимал иное участие в контрреволюционной агитации, вводя ее в такие рамки, в которых она казалась ему юридически неуязвимой;…не считался с положением об управлении морскими силами Балтики, беря на себя чисто политические функции, нарушая приказы и постановления Советской власти, признается необходимым подвергнуть б[ывшего] начальника морских сил аресту и преданию его чрезвычайному суду…»^[788]

Ф. Ф. Раскольников в интервью газете «Анархия» так описал ситуацию: «Щастный знающий опытный офицер, но, к сожалению, в последнее время он вступил на путь политического интриганства. Тонко и искусно, умело и усердно, пряча концы в воду, он содействовал усилению контрреволюционного настроения среди части флота, в частности, среди Минной дивизии. Внешне оставаясь лояльным, он вел агитацию против советской власти, как это теперь точно установлено и с реакционными целями оглашал секретные документы, не давая им точного толкования»^[789]

.

В 1928 г. Г. Н. Четверухин получил возможность задать И. М. Лудри вопрос о причинах ареста А. М. Щастного и о его конфликте в Л. Д. Троцким^[790]

. И. М. Лудри в 1918 г. был заместителем председателя Кронштадтского военно-морского комитета, одним из «комиссаров», председательствовал часть времени на пленарном заседании морских частей Кронштадта 1 июня 1918 г., посвященном делу А. М. Щастного^[791]

. И. М. Лудри сказал Г. Н. Четверухину, что «Щастный же, как и его предшественник Развозов, занимая ответственные посты на флоте, не скрывал своей антисоветской сущности… Что же касается конфликта Щастного с Троцким, то, со слов очевидца [происшедшего] Главкомбалта Флеровского, сообщенных узкому кругу лиц, таковой действительно имел место. Сперва, вспоминал Флеровский, разговор происходил в спокойной деловой обстановке, но Щастный упрекнул Троцкого, что все заботы того о флоте по существу сводятся к потоку указаний о подготовке кораблей к уничтожению и о выделении денежных средств для лиц, согласившихся принять участие в такой акции. “Отдайте приказ об уничтожении, и мы, плача, его выполним, приказ ведь не обсуждается. Но я вам со всей ответственностью заявляю, что на флоте не найдется ни одного уважающего себя человека, который бы позарился на эти наградные тридцать сребреников”. Троцкий при этих словах Щастного передернулся, и, стуча кулаком по столу, стал обвинять его в измышлениях, касающихся Брестского договора, преднамеренном разглашении секретных сведений, нежелании проводить политику центральных властей. Щастный прервал Троцкого замечанием: “Как вы, народный комиссар, можете разговаривать со мной – наморси в таком непозволительном тоне?!” Тут Троцкий, потеряв самообладание, воскликнул: “Я не только буду с вами говорить в таком тоне, но прикажу сейчас вас арестовать, предать суду Революционного трибунала и расстрелять за вашу контрреволюционную деятельность!” На что Щастный, тоже теряя выдержку, ответил: “Ну и черт с вами, стреляйте. Лучше умереть, чем иметь дело с вами!” Щастный тут же был арестован»^[792].

Г. Н. Четверухин скептически относился к любым рассказам о конфликте А. М. Щастного и Л. Д. Троцкого, о чем свидетельствует его фраза, завершающая этот сюжет: «Таковы были штрихи к портрету Щастного и Троцкого, а также новый повод для размышлений: “Что есть истина?”»^[793].