Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

В качестве подарка к 1 мая 1918 г. П. Е. Дыбенко позволил себе заявление по поводу исключения из РКП(б): «Коллектив правительства коммунистов… задушил октябрьские завоевания, протянув руку крупной буржуазии, бюрократии и немецким империалистам. Я рад, что, наконец, я свободен, что я не состою в компании коммунистов, соглашателей мировой буржуазии, которая празднует тризну по октябрьским завоеваниям»^[861].

Неудивительно, что вскоре «против Дыбенко возбуждено два новых дела. Он обвиняется в буйстве на станции Обухово и в получении дополнительного содержания на неработоспособных членов семьи – матери и жены»^[862]

.

Дело П. Е. Дыбенко по обвинению его в нарушении долга под Нарвой слушалось с 9 мая в Москве. Состоялось 9 открытых заседаний, репортажи о которых помещали практически все газеты. Суд вызвал ажиотаж: «Вход в зал заседаний по билетам, которых выдано очень мало. На лестнице и в кулуарах – “Ходынка”. В публике много матросов», – сообщала «Заря России»^[863]. Обвинителем выступал Н. В. Крыленко, защитником был Исаак Захарович Штейнберг (1888–1957), левый эсер, только что вышедший из Советского правительства, где занимал пост наркома юстиции, в знак протеста против Брестского мира. Скандал вызвало участие в процессе Н. В. Крыленко в качестве обвинителя, поскольку на него возлагали ответственность за ведение боевых действий в качестве верховного главнокомандующего, которому, в конечном счете, подчинялся и отряд П. Е. Дыбенко под Нарвой. Таким образом, получалось, что Н. В. Крыленко выступал обвинителем в деле, по которому сам мог оказаться обвиняемым. Значительная часть свидетелей не явилась. Во время заседаний откровенно говорили о дезорганизованности советских сил в конце февраля 1918 г.

Последнее слово П. Е. Дыбенко произнес «с непередаваемой экспрессией, с чисто стихийной энергией… Сильным рокочущим баритоном он не столько оправдывает себя, сколько нападает на советскую власть»^[864]

. Он говорил: «Что же делает сама эта власть, чтобы закрепить завоевания революции?…на самые ответственные роли назначают реакционных генералов, выпуская их из тюрем… Разве армия должна идти на обыски, аресты и реквизиции?…первым долгом нужно судить виновников этого разложения. Конечно, виновником этого не окажется тот, кто сидит сейчас в Кремле, окруженный стражей. Он умел только писать бумаги, но сам в этой среде никогда не был и ничего не творил своими руками… В настоящий трагический момент для советской республики здесь говорят, что Нарва не была бы сдана, если бы не было этого преступника Дыбенко, но я недоумеваю, кто же преступник теперь, когда взрывается форт Ино, чем обнажены подступы к Петрограду с моря! Я понимаю, что меня нужно убрать… к сожалению, у вас, в Москве, сидит Мирбах, который может сказать “Цыц!”»^[865]

И после этого П. Е. Дыбенко был полностью оправдан! «С вытянувшимся лицом поднимается на своем месте Крыленко»^[866]

– действительно, было от чего прийти в изумление.

О насилии над железнодорожниками и пьянстве предпочли забыть. В газетах отмечалось, что «в советских кругах признано нежелательным вызывать все то возбуждение, которое вокруг этого дела создалось, причем будет также прекращено и дело Коллонтай»^[867] по ее обвинению в укрывательстве мужа^[868]

.

После суда П. Е. Дыбенко вернулся на Балтийский флот, где несколько месяцев служил матросом и участвовал в заседаниях 3-го съезда Балтийского флота. Возвращением в матросы он доказал, что мог не только возвыситься, но и достойно уйти с руководящих постов. Он не стал противником Советской власти, напротив, активно участвовал в Гражданской войне, стал командиром дивизии и заслужил три ордена Красного Знамени – за штурм мятежного Кронштадта в марте 1921 г. (награжден в том же году), за взятие Севастополя в апреле 1919 г. (награжден в 1922 г.) и за взятие Царицына в декабре 1919 г. (награжден в 1922 г.). В 1922 г. был восстановлен в РКП(б).

Безусловно, суд глубоко потряс П. Е. Дыбенко. О его внутреннем состоянии говорит запись в дневнике А. М. Коллонтай 16 января 1919 г.: «Еще далеко не залечилась рана от всего пережитого [им] во время суда»^[869].