Обратим внимание на то, что Советская власть отказалась от преследования А. В. Развозова, и могло сложиться представление, что большую роль в этом сыграло заявление Совета комиссаров. Мы полагаем, что в действительности «дело Развозова» не получило хода из-за неразберихи, связанной с «междуцарствием» в морском ведомстве между П. Е. Дыбенко и Л. Д. Троцким, с переездом правительства в Москву, с необходимостью увода кораблей из Гельсингфорса и с тем, что все внимание СНК было обращено на урегулирование отношений с немцами. Однако для А. М. Щастного безнаказанность А. В. Развозова могла стать еще одним политическим уроком, который показывал, что Советская власть не осмелится тронуть человека, поддержанного личным составом флота.
20 марта МГШ переслал в Гельсингфорс директиву, в которой прямо заявлялось, что флоту не ставятся оперативные задачи ввиду его «полного боевого бессилия». От командования требовалось сохранение материальной части, для чего было необходимо немедленно перевести в Кронштадт корабли, способные двигаться во льду, а остальные перевести после начала навигации. Третий пункт директивы предписывал «подготовиться к тому, чтобы в случае захвата баз флота неприятелем в руки последнего не попали бы корабли, ценные предметы материальной части и припасы в целом виде. Организация, которая должна получить задание уничтожения, должна быть, однако, создана так, чтобы не могло произойти преждевременного уничтожения флота под влиянием панического настроения каких-нибудь отдельных групп или лиц»[227]
. Так впервые была поставлена задача подготовить флот к уничтожению. В 1918 г. такая задача будет ставиться еще несколько раз, и это станет источником тяжелых переживаний для моряков. Понятно, что часть директивы об уничтожении кораблей врезалась в память современников. Г. Н. Четверухин позднее вспоминал, что 20 марта С. В. Зарубаев «огласил директиву Морского генерального штаба о мероприятиях по сохранению флота… оговаривалась и возможность уничтожения флота в случае попытки неприятеля нарушить мирный договор, но так, чтобы это не могло произойти преждевременно»[228].Подготовка к взрыву кораблей была проведена, о чем вспоминал в мае 1918 г. главный комиссар флота Е. С. Блохин[229]
. Важными событиями марта 1918 г. на Балтийском флоте стали уход с поста главного комиссара флота Н. Ф. Измайлова (в мае 1918 г. он будет назначен комиссаром Главного морского хозяйственного управления) и избрание на эту должность Е. С. Блохина.Замена Н. Ф. Измайлова на Е. С. Блохина была отражением политических процессов на флоте. После Октября наиболее активные сторонники Советов, прежде всего большевики, быстро оказались на различных руководящих постах, на фронте, разъехались по стране в роли агитаторов. Кроме того, дискуссия о Брестском мире в определенной степени подняла престиж противников мира – левых эсеров и анархистов. Н. Ф. Измайлов был большевиком, тогда как о политической принадлежности Е. С. Блохина сведения разнятся. В историографии утвердилось мнение, что он был анархистом[230]
, однако во время допроса по делу А. М. Щастного Е. С. Блохин заявил, что «принадлежал к партии с[оциалистов]-р[еволюционеров]»[231].Н. Ф. Измайлов, несомненно, был значительно более жестким и решительным человеком, способным пойти на конфликт с наморен и установить над ним реальный контроль. Позднее Н. Ф. Измайлов вступит в конфликт с Ф. Ф. Раскольниковым в пору его командования Волжской военной флотилией (весной 1919 г.), считая неприемлемым большое влияние на дела со стороны Ларисы Михайловны Рейснер (1895–1926), занимавшей пост секретаря командующего флотилией, но одновременно являвшейся его женой[232]
.Е. С. Блохин, как мы увидим, подпал под обаяние А. М. Щастного и фактически не выполнял комиссарских обязанностей по контролю над командным составом. Уход И. Ф. Измайлова, вероятно, был предопределен его конфликтом с Центробалтом и закреплением за ним в глазах матросов репутации сторонника более жесткой вертикали власти, борьбы с «комитетами».