Ледовый поход Балтийского флота. Кораблекрушение в море революции

Сложно сказать, каких политических взглядов придерживался Г. Н. Лисаневич. Г. К. Граф расхваливает его за защиту царской власти от «клеветы» революционеров на митингах в Гельсингфорсе в 1917 г. даже с угрозой для жизни^[501]. С другой стороны, В. И. Игнатьев, один из руководителей партии народных социалистов и антисоветского подполья в Петрограде, называет его «скорее большевиком, чем правым социалистом»^[502]. Мы полагаем, что Г. Н. Лисаневич не имел стройных и твердых политических взглядов, но как офицер был сторонником «твердой», «справедливой» и «народной» власти. Этот комплекс представлений, характерный для сравнительно наивного политически офицерства, прекрасно исследован востоковедом Г. И. Мирским на примере армий стран «третьего мира» в 50-70-е гг. XX в.

^[503]

Выступление офицера в качестве вожака матросского движения было событием почти уникальным для второй половины 1917 – первой половины 1918 г. Второй такой случай имел место в Баку в июле 1918 г., когда лидером Центрокаспия стал мичман Василий Васильевич Леммлейн (1894–1967)^[504], кстати, однокашник Г. Н. Лисаневича по МК. Это лишний раз свидетельствует о росте авторитета офицеров в матросской среде после ухода с флота значительной части моряков и Ледового похода. Заметим, что офицерство не допускалось на собрания команд и митинги, поскольку считалось лишенным политических прав. Участие офицера в митинге рассматривалось как преступление, о чем прямо сказано в обвинительном заключении по делу Минной дивизии^[505]

. Понятно, что фактически офицеры иногда могли присутствовать и даже выступать на матросских собраниях, но офицер – лидер матросов был явлением единичным.

О политическом кредо других лидеров мятежа известно крайне мало. Е. С. Блохин на суде над моряками Минной дивизии свидетельствовал, что «политические убеждения комиссаров были разнообразны, начиная от оборонцев и кончая большевиками и даже анархистами, лично я примыкал к левым социалистам]-революционерам]. Относительно политических убеждений т. Дужика, Гржибовского и Минаева, могу сказать следующее: Гржибовский еще раньше зарекомендовал себя противником советской власти, еще во времена Керенского; относительно Дужика определенного ничего не могу сказать, судя по его рассуждению, он, в принципе, придерживаясь советской власти, был против нее только персонально. Об истинных его убеждениях предоставляется судить по его поведению и делам, что касается Минаева, то могу сказать определенно, ибо он вполне разделяет советскую власть, но был против только персонально, в частности, осуждал действия Раскольникова»^[506]. Выражение «быть против персонально», очевидно, означает отказ признавать отдельных руководителей.

О Ф. У. Засимуке известно только, что он служил машинистом на эсминце «Инженер-механик Зверев».

12 мая состоялось то совещание представителей кораблей и частей флота на флагманском «Кречете», которого требовала резолюция Минной дивизии, принятая накануне. Совещание, по словам Г. Н. Четверухина, «резко осудило резолюцию Минной дивизии, подчеркнув, что она вызвана преступной агитацией лиц, покушавшихся на завоевания революции, Советской власти, и просило правительство принять необходимые меры по борьбе с врагами революции»^[507]. К сожалению, мы не смогли обнаружить текст этой резолюции. Несомненно, что большинство моряков Минную дивизию не поддержало.

В тот же день, 12 мая, в два часа дня в помещении бывшего Морского корпуса было собрано пленарное заседание всех частей флота. Оно вошло в историю как «митинг в Морском корпусе». Митинг был созван ради «ликвидации взбудораженного настроения» Иваном Петровичем Флеровским (1888–1959) и членами совета 3-го съезда Балтийского флота^[508]. Председательствовал на нем М. И. Уманский, который «активно высказывался за свержение Петроградской коммуны»^[509]

. Председателем этого митинга называет себя также Иван Мартынович Лудри (1895–1937)^[510]. В принципе, на заседании могло быть несколько председательствующих, исполнявших свои обязанности по очереди.

По свидетельству участника митинга, комиссара большевика П. Ф. Гуркало, «заседание… было чрезвычайно бурное и крайне реакционное, это объясняется отчасти неопределенным личным составом заседания, между прочим, присутствием на нем командиров и флагманов… Лисаневич, Засимук и целый ряд офицеров… обнаглели до того, что буквально призывали к генералу на белом коне с палкою в руках, ибо диктатура флота понималась в смысле диктатуры командного состава флота»^[511].