Легенда о Вороне и Лотосе

Она гладила меня по волосам, моя рука холодела вместе с ее ладонью. В ту ночь я онемела. В ту ночь я не плакала. В ту ночь я понимала, почему она поступила так. Я понимала все. И она знала. Я знаю, что она знала.

– Мне жаль лишь, что ухожу, не увидев, какой красивой невестой ты будешь.

– Не буду, уже не буду.

– Будешь, я знаю. Твоя судьба будет лучше моей, твое сердце храбрее моего.

– Неправда.

– Никогда не говори ему.

– Не скажу.

– Похорони меня недалеко от склепа семьи Сан, но так, чтобы никто не нашел.

– И он?

– Особенно он. Нет сожалений хуже, чем те, что нельзя исправить, А Фэнь. Нельзя оставлять сожаления любимым людям. Сожаления любви хуже яда.

– Тебе больно?

– Нет, это прекрасный яд.

– Ты обещала не лгать мне.

– Я не лгу. Это «Призрачный сон». Лучшее творение Хань Шуя.

Она и правда умирала. Это и правда был яд. Небо и правда было пустым и черным.

– Я… мое имя, ты никогда не спрашивала.

Ее тихий смех.

– Кем бы ты ни была, кем бы ни стала, ты всегда будешь моей А Фэнь.

– Меня звали Минчжу.

– Минчжу… Ты и правда драгоценность[18]. Смотри, как дрожит луна, она исчезнет и родится вновь. Обязательно родится.

– Когда?

– Однажды.

Когда ее рука замерла, я вновь утонула. Осень дышала холодными листьями, опадающими на цинь. Одиночество оплетало мои руки тяжестью, я не могла подняться. Я все еще пряталась, склонив голову ей на колени. Никто не слышал. Никто не должен был слышать. Я заплакала, давя слезы покачивающейся тишиной.

Однажды наставница дала мне обещание говорить лишь правду. Она никогда не пыталась скрыть от мне ложью уродливые пятна на воде. Она брала меня за руку и говорила: «Смотри, и так бывает. Это жизнь. Это смерть. Это несправедливость, которая хочет чернотой выесть твое сердце. Сбереги его, а запачканные одежды всегда можно отбелить вновь». Она никогда не лгала мне. Ни в чем. Будто знала, что вскоре я вновь останусь одна и никто не сможет защитить меня от правды. Я знала, чего стоит огонь в глазах мужчин, я знала, чего стоит глумливая молва, напускное благочестие и трусость. Я знала, что за грязными одеждами может скрываться самое чистое сердце. Она научила меня этому, а потом умерла.

Я вернулась в поместье господина Биня чуть позже обещанного, на все вопросы Цзянь Фэна собираясь ответить сливовым вином, которое обещала ему еще в Шаньлу.

– Господин Цзянь! – Я зашла в комнату, весело помахивая запечатанным кувшином.

Если сердце рвется, смейся. Не дай услышать, как лопается твоя струна.

В тот вечер я была готова смеяться. Я вручила ему вино, а сама принялась распутывать сбившуюся вуаль. Шляпа неслышно опустилась на пол, и я приготовила одну из своих лучших улыбок:

– Разве не чудесно… – Я замерла.

Не Цзянь Фэн. Черные, холодные глаза. Принесенный кувшин держал Глава Бай. Мое напускное веселье осело горькой пылью. Я не могла смеяться рядом с ним. Я не хотела видеть его. Не сегодня. Вино и шутки Цзянь Фэна могли удержать меня. Смеющиеся пустые глаза Цзянь Фэна не стали бы въедаться в мою пустоту. Но Бай Син… у меня не было сил говорить с ним. Я впилась ногтями в ладонь. Продержаться еще. Немного.

– Глава Бай.

Я поклонилась, и мой взгляд упал на круглое медное зеркало. Я вдруг вспомнила, что мои волосы все еще распущены, а мое лицо – лицо не отчаянной разбойницы, а хрупкой девы, высекающей огонь лепестками магнолий. Я не хотела, чтобы он видел меня такой. Я не хотела, чтобы он видел меня. Но напрасно. Его темные глаза молчали. Это господа вроде наместника Доу не могли оторваться, будто мое лицо было колодцем сладкой воды. Не Бай Син. Чем дольше его немые глаза смотрели, тем острее я чувствовала, что моя красота тускнеет. А потом я вспомнила, и мне подумалось, что, должно быть, в его глазах я никогда не сравнюсь с нежной госпожой Сун.

– Я не ждала вас, господин Бай.

Он не должен был заметить моего смущения и слабости. Я вернула себе маску, которая так шла к моему наряду, и грациозно опустилась у стола.

– Ваше вино.

Бай Син поставил кувшин передо мной и сел напротив.

– Страж Цзянь обещал дождаться меня.

– Он занят.

Цзянь Фэн. Пустые обещания были лучше искренности. Они ничего не оставляли на сердце. Я ответила улыбкой и распечатала вино. Несколько вежливых фраз, его холодные глаза, и моя улыбка спала, я резко отдернула руку. Это был Глава Бай. Я не должна была вести себя так.

– Полагаю, господина Доу осчастливил ваш визит. – Спокойный, ровный голос, но отчего-то я слышала в нем упрек.

– Сомнения уже посеяны, господин Доу скорее откажется от Чи Дяня и его нефрита, чем от своей власти.

– Но откажется ли он от вас?

Я вздрогнула и подняла глаза.

– Это его выбор – иметь слабости.

– А ваш выбор?

– Мой выбор – выжить, всегда.

Я знала, что мое лицо пылает. Его холодные глаза. Он не имел права упрекать меня. Он не имел права презирать меня. Я была сильной, как он и хотел. Я выжила. Несмотря ни на что. Несмотря ни на кого.

Я открыла кувшин и наполнила чашу, но прежде чем я успела взять ее и ощутить забытый сливовый вкус, она оказалась в руках Бай Сина.

– Вы принесли его из дома Юэ Гуан?